Амелии показалось, что она узнала этот голос — он принадлежал одной кумушке с кислой физиономией, что сидела в углу гостиной, пока остальные танцевали. Чья-то незамужняя тетушка из разряда старых дев.
— Может, потому, что они ужасно богаты? — предположила ее компаньонка.
— Полагаю, скорее потому, что лорд Рамзи — виконт.
— Ты права. Виконт, который к тому же еще не женат.
— И все же… Цыгане в семье! Только подумать! Разве можно рассчитывать, что они будут вести себя как цивилизованные люди?! Они живут, повинуясь лишь своим животным инстинктам. И мы должны вести себя с ними так, словно считаем их равными себе.
— Ханты сами буржуа, знаешь ли. Пусть Хант и скупил половину Лондона, он все равно останется сыном мясника.
— Они и многие из присутствующих здесь гостей — люди совсем не нашего круга. Я не удивлюсь, если этот скандал окажется не единственным. В такой компании возможно все, что угодно.
— Это ужасно, я согласна. — Повисла пауза, после которой вторая женщина задумчиво добавила: — Я искренне надеюсь, что на следующий год меня снова сюда пригласят…
Когда голоса стихли в конце коридора, Кэм, нахмурившись, посмотрел на жену. Ему было безразлично, что говорят люди о цыганах. Но ему было очень неприятно то, что стрелы, летящие в него, временами попадали в Амелию.
Амелия улыбалась, глядя ему в лицо. Глаза ее были темно-синими и ясными.
— Что тебя так забавляет? — удивленно спросил он.
Амелия крутила пуговицу на его сюртуке.
— Я просто подумала о том, что сегодня ночью эти две курицы скорее всего лягут спать в холодные постели, и согреть их будет некому. — В глазах ее сверкали озорные искорки. — В то время как я буду спать в обнимку со страстным красавцем цыганом, и он ни за что не даст мне замерзнуть.
Кев выжидал подходящий момент, чтобы подойти к Саймону Ханту, который все никак не мог избавиться от двух болтливых хохотушек.
— Можно на пару слов? — тихо спросил его Кев.
Хант, похоже, нисколько не удивился такой просьбе Кева.
— Давайте пройдем на заднюю террасу.
Из гостиной вела еще одна дверь, выходящая прямо на террасу. На дальнем конце террасы мужчины курили сигары. Густой запах хорошего табака щекотал ноздри.
Саймон Хант любезно улыбнулся и кивнул, когда любители сигар жестом пригласили его и Кева к ним присоединиться.
— Нам надо кое-что обсудить, — сказал он им. — Возможно, позже.
Прислонившись к железной балюстраде, Хант окинул Кева оценивающим взглядом.
Несколько раз они встречались в Гемпшире в поместье Стоуни-Кросс-Парк, граничащем с землями лорда Рамзи. Хант тогда понравился Кеву. Он вел себя по-мужски, говорил то, что считает нужным, прямо, без обиняков. Хант не делал тайны из своих устремлений. Он умел зарабатывать деньги и любил их тратить, и ему нравилась та власть, которую дает человеку богатство. И хотя большинство людей, достигших его высот, страдают завышенной самооценкой, Хант, казалось, не относился к себе слишком всерьез и обладал завидным чувством юмора. Он мог безжалостно подшучивать над другими, но и над собой тоже умел посмеяться.
— Полагаю, вы хотите спросить, что я знаю о Харроу? — спросил Хант.
— Да.
— В свете недавних событий ваше стремление навести о нем справки несколько напоминает попытку запереть дверь после того, как дом уже ограбили. И я должен добавить, что ничего не могу доказать. Но обвинения, которые выдвигают Ланемы против Харроу, достаточно серьезны, чтобы их следовало принять к рассмотрению.
— Что за обвинения? — прорычал Кев.
— До того как построить клинику во Франции, Харроу женился на старшей дочери Ланемов Луизе. Говорят, она была необыкновенно красива, немного избалована и своевольна, но в общем и целом — отличная партия для Харроу. За ней давали большое приданое, к тому же отец семейства имел весьма полезные связи.
Хант полез в карман сюртука и достал тонкий серебряный портсигар.
— Не желаете? — спросил он, предлагая Кеву сигару.
Кев покачал головой. Хант вытащил сигару, ловко отщипнул кончик специальными щипцами и чиркнул спичкой. Конец сигары загорелся красным, когда Хант глубоко затянулся.
— Если верить Ланемам, — продолжил Хант, выдыхая ароматный дым, — за год брака Луиза изменилась. Она стала покорной, очень тихой и абсолютно безучастной ко всему, что раньше вызывало у нее живой интерес. Когда Ланемы выказали свою озабоченность Харроу, он заявил, что все изменения в ней свидетельствуют лишь о наступившей зрелости и удовлетворении от семейной жизни.
— Но они в это не поверили?
— Нет. Однако когда они спросили об этом Луизу, она заявила, что счастлива, и попросила их не вмешиваться. — Хант вновь затянулся сигарой и задумчиво посмотрел вдаль, туда, где огни города светились в ночном тумане. — Во время второго года брака Луиза стала быстро угасать.
Кев похолодел, услышав слово «угасать». Так обычно говорят о людях, страдающих от неизлечимой болезни, которую врачи не могут диагностировать и понять.
— Она стала слабой, меланхоличной и все больше времени проводила в постели. Ничего не помогало. Ланемы настаивали на том, чтобы Луизу лечил их семейный врач, но и он не мог найти никаких телесных недугов, никаких физических причин для ее болезни. За месяц она сошла в могилу. Ланемы винили в ее смерти Харроу. До замужества Луиза была здоровой и жизнерадостной девушкой, а тут — всего два года брака, и ее не стало.
— Иногда такое случается по естественным причинам, — заметил Кев, чувствуя потребность выступить в роли адвоката дьявола. — Не обязательно в ее смерти виновен Харроу.
— Не обязательно. Но именно реакция Харроу на ее смерть убедила Ланемов в том, что Харроу причастен к ее смерти. Он был слишком сдержанным. Бесстрастным. Несколько крокодиловых слез на публику, и все.
— И после этого он уехал во Францию с деньгами, что получил в качестве приданого?
— Да. — Хант повел широкими плечами. — Я презираю сплетни, Меррипен, но Ланемы уважаемые люди и не склонны драматизировать. — Нахмурившись, он стряхнул пепел через край балюстрады. — И, несмотря на все то хорошее, что, как говорят, Харроу сделал для своих пациентов, я не могу не чувствовать, что с ним что-то не так. Что-то такое, чему я не нахожу определения.
Кев испытал огромное облегчение, услышав от Ханта, человека, которого он уважал и ценил, отголосок его собственных опасений.
— Харроу вызвал у меня те же чувства, когда я впервые его увидел, — сказал он. — Но никто моих чувств к нему, кажется, не разделяет.
Во взгляде Ханта сквозила ирония.
— Да, — с усмешкой сказал он, — этот случай не первый, когда я не разделяю мнение большинства. Но я думаю, у всякого, кому небезразлична мисс Хатауэй, есть повод для озабоченности.