Французов ручей - читать онлайн книгу. Автор: Дафна дю Морье cтр.№ 7

Полежала немного, сонно следя глазами за игрой лунных пятен на полу, и уже собралась заснуть, как вдруг почувствовала, что к запаху сирени, наполнявшему комнату, примешивается какой-то другой, крепкий, резкий и удивительно знакомый запах. Она повернула голову – запах сделался сильней. Похоже, он шел из столика возле кровати. Она протянула руку, выдвинула ящик и заглянула внутрь. В ящике лежали книга и табакерка. Ну конечно, как же это она сразу не догадалась, – разумеется, это табак! Она вытащила табакерку – листья были коричневые, твердые и, судя по всему, недавно нарезанные. Неужели у Уильяма хватило наглости спать в ее комнате? Неужели он осмелился валяться в ее кровати, покуривая трубку и разглядывая ее портрет? Нет, это уж слишком, это переходит всякие границы! Да и непохоже как-то, что Уильям курит трубку. Наверное, она ошиблась… Хотя, с другой стороны, если он целый год жил здесь один…

Она раскрыла книгу – ну-ка посмотрим, что он там читает? Ого, вот это сюрприз! Книга оказалась сборником стихов – стихов, написанных на французском и принадлежащих перу Ронсара. На титульном листе от руки была сделана надпись: «Ж. Б. О. – Финистер». А под ней – крошечный рисунок чайки.

Проснувшись на следующее утро, она первым дел собралась позвать Уильяма и, предъявив табакерку и томик стихов, поинтересоваться, как ему спалось на новом месте и не скучал ли он по ее мягкой кровати. Она с удовольствием представила, как вытянется его непроницаемая физиономия, а ротик-пуговка наконец-то задрожит от страха. Однако спустя некоторое время, когда служанка – неуклюжая крестьянская девушка, спотыкавшаяся на каждом шагу и краснеющая от собственной неловкости, – громко топая, внесла завтрак, она решила не объявлять пока о своей находке, а подождать несколько дней – что-то подсказывало ей, что так будет гораздо разумней.

Оставив табакерку и книгу в ящике стола, она встала, оделась и как ни в чем не бывало спустилась вниз. Проходя через гостиную и столовую, она увидела, что приказание ее выполнено: полы подметены, пыль вытерта, в вазах расставлены свежие цветы, окна широко распахнуты, а Уильям собственноручно начищает высокий стенной канделябр.

Увидев ее, он поздоровался и спросил, как она провела ночь.

– Прекрасно, – ответила она и, не удержавшись, добавила: – Ну а тебе как спалось? Надеюсь, наш приезд не лишил тебя сна?

Он вежливо улыбнулся и промолвил:

– Благодарю вас, миледи, вы очень заботливы. Я всегда хорошо сплю. Правда, среди ночи мистер Джеймс немного раскапризничался, но няня быстро его успокоила. Очень странно слышать детский плач в доме, где так долго стояла тишина.

– Мне очень жаль, что Джеймс тебя разбудил.

– Ну что вы, миледи! Я сразу вспомнил свое детство. У нас была большая семья – тринадцать детей, и я среди них самый старший. Я привык ухаживать за малышами.

– Ты родом из этих мест?

– Нет, миледи.

В голосе его прозвучали какие-то новые, упрямые нотки. Словно он хотел сказать: «У слуг тоже есть личная жизнь. И никому не позволено в нее вмешиваться». Она поняла и решила не настаивать. Взгляд ее упал на его руки – чистые, белые, без всяких табачных пятен. Да и весь он был какой-то чистенький, аккуратный, ухоженный. Ничто в его облике не напоминало того резкого, терпкого мужского запаха, который шел из табакерки.

А может быть, зря она его подозревает? Может быть, табакерка лежит там уже года три, с тех пор как Гарри был здесь последний раз, без нее? Да, но Гарри не курит трубку. Она подошла к полкам, уставленным рядами тяжелых томов в кожаных переплетах, которые никто никогда не читал, сняла один и, притворившись, что листает, стала украдкой наблюдать за слугой, усердно начищавшим канделябр.

– Скажи, Уильям, ты любишь читать? – неожиданно спросила она.

– Нет, миледи. Вы, наверное, и сами догадались: книги сплошь покрыты пылью. Извините, я забыл их протереть. Но завтра я обязательно их сниму и протру как следует.

– Значит, читать ты не любишь. Ну а какие-то другие интересы у тебя есть?

– Да, миледи. Я люблю ловить мотыльков. Здесь, в окрестностях Нэврона, много мотыльков. Я уже собрал неплохую коллекцию. Она хранится у меня в комнате.

Ей ничего не оставалось, как уйти. Услышав доносящиеся из сада детские голоса, она направилась туда. «Да, странный субъект, – думала она по дороге, – раскусить его будет сложно. Ясно одно: если он читает Ронсара, он не преминул бы порыться в книгах, хотя бы ради любопытства».

Дети с радостью кинулись ей навстречу. Генриетта скакала, словно маленькая фея, Джеймс ковылял за ней вперевалочку, как матрос, недавно сошедший на берег. Дона обняла их и повела в лес собирать колокольчики. Цветы только-только показались из земли. Маленькие, слабые, они нежно голубели среди молодой травы, которая через какую-нибудь неделю раскинется вокруг пышным зеленым ковром.

Так прошел первый день, за ним последовал второй, третий – Дона не переставала наслаждаться вновь обретенной свободой. Она жила, ни о чем не думая, ничего не загадывая, жила как живется, вставала когда заблагорассудится – иногда в полдень, иногда в шесть утра, – ела, когда была голодна, ложилась спать, когда чувствовала усталость – днем ли, ночью, – теперь это было все равно. Ее одолевала блаженная, сладкая истома. Она уходила в сад и, растянувшись на траве, подложив руки под голову, часами следила за бабочками, беспечно порхавшими в солнечных лучах и упоенно гонявшимися друг за другом; слушала птиц, которые хлопотливо сновали среди ветвей, озабоченные устройством новых гнезд, словно молодожены, любовно обставляющие свою первую квартирку. Солнце ласково светило с неба; легкие курчавые облака проносились одно за другим; а где-то вдали, за деревьями, в низине, струилась река, к которой она так ни разу и не спустилась – отчасти из-за лени, отчасти из-за того, что времени впереди было еще достаточно. Когда-нибудь ранним утром она обязательно отправится туда, забредет на мелководье, будет шлепать босиком по воде, поднимая тучи брызг, вдыхать сладкий, пронзительный запах речного ила.

Дни шли за днями, восхитительные и нескончаемые. Дети загорели, как цыганята. Генриетта забыла городские привычки и с удовольствием носилась босиком по саду, резвилась, прыгала, словно щенок, играла с Джеймсом в чехарду и, подражая ему, кувыркалась в траве.

Однажды, когда они втроем возились на лужайке и дети, расшалившись, повалили ее в траву и принялись осыпать охапками сорванных маргариток и жимолости, а она, совершенно размякнув и опьянев от солнца, отбивалась от них, не обращая внимания на растрепавшуюся прическу и измятое платье, – Пру, к счастью, уже благополучно скрылась в доме, – с подъездной аллеи неожиданно донесся зловещий цокот копыт. Копыта простучали по двору и стихли. Послышалось дребезжание колокольчика. А еще через несколько минут она увидела Уильяма, идущего к ней по лужайке, а за ним – о боже! – плотного, осанистого мужчину с красным лицом, выпученными глазами и париком, завитым в мелкие букли. Он шел, похлопывая по башмакам тростью с золоченым набалдашником.