Безбилетный пассажир  - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Данелия cтр.№ 78

Так продолжалось до тех пор, пока Буту не навестила мама.

– Самый внимательный из всех вас мой внук Гиечка, – сказала ей Бута, – каждый день ко мне заходит, чтобы мне скучно не было.

– Когда он к тебе заходит? – удивилась мама.

– С утра.

– И давно?

– Две недели.

– Мама, с утра ребенок в школе должен быть, а не у тебя! – расстроилась мама. – Вот что значит без отца растет!

И Буте попало, и мне. Мама в первый раз (и в последний раз) стукнула меня по затылку, тут же испугалась и стала переживать:

– Гиечка, больно?

Час я ее потом успокаивал.

^{Бабушка Бута-Мария Георгиевна Месхи.}

^{Сестра Буты с мужем.}

А зимой Бута поскользнулась, упала и сломала бедро. Ее перевезли к Верико, и она лежала в комнате на первом этаже. Всегда свежая, чистенькая, доброжелательная. Времени свободного у нее было мало. Возле Буты стоял телефон, и она исполняла обязанности диспетчера: всегда знала, где кто, что было очень сложно при таком количестве обитателей дома. Кроме того, она решала за нас задачки: мне по арифметике, а Рамазу и Джиу по алгебре. И еще делала заданные им в школе на дом переводы с французского.

Каждую субботу приходил сын Буты, средний брат мамы Леван, и клал Буте под подушку деньги. А мы потом у нее выцыганивали почти все на кино, мороженое и семечки. Бута никогда не отказывала, но больше всех получал Джиушка (он был сиротой, и Бута его не только любила, но и жалела). А Верико жаловалась маме, что Бута окончательно разбалует детей.

Иногда, когда приезжали родственники, мне стелили в зале. Там на стенах висело много картин. Особенно мне нравилась картина Пиросмани: белые барашки на темном склоне. Когда я вспоминаю дом Верико, я всегда вспоминаю этих барашков, освещенных луной.

Но спать в зале я не любил. Потому что каждый раз ровно в шесть утра в кабинете Чиаурели, двери которого выходили в зал, начинал петь Карузо: это дядя Миша проснулся, поставил свою любимую пластинку и уже начал что-то мастерить.

В его кабинете, кроме письменного стола и стеллажа с книгами, стоял рабочий стол с инструментами, тисками и токарным станком. Он все время что-то мастерил: то мебель для загородного дома, то нарды. И меня к этой деятельности приобщил: под руководством дяди Миши я выточил из плексигласа мундштук, который потом подарил Буте.

Сын зеленщика, Михаил Чиаурели в жизни добился многого. Он был скульптором, киноактером, режиссером, слесарем, плотником, хорошо играл на гитаре и очень хорошо, профессионально пел: и романсы, которых знал бесчисленное количество, и оперные арии (он занимался в консерватории вокалом).

Когда я говорю, что на мое творчество оказал огромное влияние Михаил Чиаурели, многие удивляются, что может быть общего между постановщиком фильма «Падение Берлина» и режиссером фильма «Я шагаю по Москве»… Но они никогда не видели первых фильмов Чиаурели – «Хабарда» и «Последний маскарад». И главное – не слышали его рассказов. Рассказчиком дядя Миша был потрясающим, второго такого я не встречал. (Я уже писал, что одна из его историй – про директора – целиком вошла в фильм «Не горюй!».)

Дядя Миша рассказывал обо всем с юмором. Даже об очень грустном.

Из рассказов Чиаурели. Когда умер старый Эдишер, Чиаурели был за границей. До Тифлиса добрался в день похорон. Заходит он в свой двор, посреди двора – стол, на столе – гроб, вокруг на некотором расстоянии стоят родные и друзья. На ступеньках веранды музыканты: зурна, доли (барабан) и певец Рантик – из хинкальной на Плеханова. Зурна выводит печальную мелодию, и Рантик тоненьким фальцетом поет.

Около гроба сидит мать дяди Миши, вся в черном, голова опущена, лица не видно. Дядя Миша подошел к ней, обнял – и почувствовал, что она мелко-мелко дрожит. «Плачет, конечно».

– Мама, я здесь. Я приехал.

^{Верико Анджапаридзе и Михаил Чиаурели. 1920 год.}

Мать, не поднимая головы, погладила его руку и тихо, чтобы другим не было слышно, сказала:

– Хорошо, что ты приехал, сынок. Умоляю, скажи Рантику, чтобы замолчал, а то я от смеха описаюсь.

На бумаге этот рассказ много теряет, потому что Чиаурели воспроизводил пение Рантика – и мы понимали, что от смеха точно можно было описаться. Рантик пел, слегка подвывая, а какие-то слова вдруг громко выкрикивал и подпрыгивал… Нет, это надо было слышать и видеть…

Верико и дядя Миша официально расписались, когда Чиаурели исполнилось семьдесят пять (и то только потому, что дяде Мише было лень писать завещание). А когда дяде Мише стукнуло восемьдесят семь, у них случилась первая сцена ревности: Верико нашла у Чиаурели любовное письмо от одной кинозвезды немого кино… А до этого они жили мирно. Обязанности были четко распределены: дядя Миша зарабатывал и строил – он любил и умел строить. Он построил этот дом Верико, дом в дачном поселке Цхнети, большой дом в Дигоми (деревне, где он родился)… А Верико любила и умела тратить.

После войны дядя Миша купил американский «Паккард» – Профессор очень гордился, что ездит на такой машине. Потом Чиаурели уехал на съемки, а когда вернулся, Профессор встретил его на «Победе»: Верико продала «Паккард», а на разницу купила шубу. В следующий раз после съемок Профессор встретил Чиаурели уже на «Москвиче» – Верико купила себе еще одну шубу. На вопрос мужа «Зачем столько шуб?» ответила:

– У Сары Бернар было сто тридцать семь. А у меня только три и одна лезет.

Когда дядя Миша умер, Верико продала второй этаж дома – для того, чтобы отремонтировать первый.

Софико Чиаурели пошла в отца – она неутомимый строитель. После смерти Верико Софико надстроила третий этаж, потом подстроила к нему лифт, потом пристроила к третьему этажу веранду… А потом под верандой соорудила мастерскую для своего сына Никушки, который стал художником. После девяностого построила во дворе стойку бара и поставила столики с зонтиками – решила заняться бизнесом. Устроили кафе. Но бизнес прогорел – за столиками все время сидели друзья и знакомые, и брать с них деньги за кофе было неудобно. Да у них и не было.

А сейчас Софико построила во дворе маленький бассейн и пристроила к дому вторую веранду, а напротив дома Верико, на склоне Горы Раздумий, собирается построить театр. Проект уже есть.

– На какие шиши? – каждый раз удивляюсь я.