Стеффен недобро улыбнулся, собрал ножки разлетевшегося на части табурета и принялся затачивать их кинжалом.
С потолка посыпалась пыль, наверху что-то зашуршало и заскрежетало; братья приступили к поискам с немалой основательностью. Нижнее помещение было разделено каменной стеной на две неравные части, меньшую комнату завалили каким-то хламом, и, ко всему прочему, в том закутке не было ни одного окна, а потому если где и обустроили тайник, то именно там.
Макс разломал сиденье табурета, сложил обломки в очаг и после нескольких неудачных попыток все же развел огонь. Затем он соорудил некое подобие факела и ушел обыскивать темную комнатушку. Я же остался сидеть на топчане. Мне попросту недоставало уверенности, что сумею устоять на ногах. Те были словно ватные, да еще никак не удавалось отдышаться – мертвым грузом давила отравленная миазмами запределья атмосфера. А вот боль в левой руке понемногу отступала, вызванное настойкой корня мандрагоры онемение оказалось сильнее магического отката, и это не могло не радовать.
В отличие от меня, Стеффен не сидел без дела. Для начала он вбил колышки в засыпной пол и уложил между ними Ивара Фалька, затем закрепил руки и ноги пленника цепями кандалов и обрывками невесть где раздобытой веревки.
– Так или иначе, но мы узнаем имя этой гадины, – сказал ловчий, выпрямившись, и у меня от его тона по спине пробежались мурашки.
Узнаем, да. Ловчий вырежет это знание из чернокнижника. Если понадобится, вырвет его с потрохами. Весь вопрос в том, даст ли нам демон на это время…
2
Поиски результатов не принесли.
– Пусто! – послышалось минут через пять со второго этажа.
Двое братьев остались присматривать за округой, третий присоединился к Максу, но тот уже и сам вышел из каморки, с ног до головы перепачканный пылью и паутиной.
– У меня тоже ничего, – покачал он головой.
Один из герхардианцев немного потоптался внизу и вновь поднялся в надстройку, а ловчий перестал подбрасывать в очаг щепки, вернулся к чернокнижнику и отвесил ему одну за другой пару крепких оплеух. Фальк заворочался, выгнулся, зашелся в приступе сухого кашля. Тяжелая ладонь легла ему на грудь и придавила к полу.
– Ивар! – Стеффен склонился над обездвиженным арестантом и ласково улыбнулся. – Поговори с нами, Ивар!
– Что… – прохрипел чернокнижник. – Что происходит?
Ловчий надавил на грудную клетку, и Фальк засипел, разинул рот, не в силах наполнить легкие воздухом.
– Где книга? – спросил я, не вставая с топчана. – Где тот драный гримуар?
Вопрос поставил чернокнижника в тупик, он растерянно заморгал, облизнул губы и на пробу попытался подтянуть себе руки, но нисколько в этой попытке не преуспел.
– Спросите у Руне… – начал было Ивар, и тут же ловчий со всей силы врезал ему под ребра.
Фалька выгнуло, он взвыл от боли, закашлялся и забился в путах. Брат Стеффен зажал его голову в ладонях и потребовал:
– Не играй с нами!
– Я не знаю… Не знаю, где книга… Честно… – прохрипел чернокнижник, но ловчий не собирался тратить время попусту. Он отошел к очагу и принялся нагревать над огнем зловещего вида нож.
– Станем его резать, истечет кровью. А так сразу и рану прижжем, – как-то совсем уж буднично сказал брат Стеффен, когда клинок начал светиться алым.
– Не надо! – взмолился Фальк. – Я не понимаю, что происходит! Не знаю, где книга! Это Руне привел нас сюда!
Ловчий встал над арестантом, продемонстрировал нож и потребовал:
– Начинай говорить правду!
Чернокнижник забился, зазвенел кандалами и выкрикнул:
– Я ничего не знаю! Я не виновен!
Но он лгал. Знал. Был виновен. Просто тянул время.
– Видят небеса, ты сам напросился, – вздохнул брат Стеффен, опускаясь на колени.
Фальк тоненько взвизгнул, а потом закричал так, что заложило уши. Шипения я не расслышал, но по кузнице моментально разошлась вонь горелой плоти.
Мне стало не по себе, а вот Макс вон Сюйд даже не поморщился. Он следил за экзекуцией со столь бесстрастным видом, словно подобное зрелище было ему не в новинку. Да, наверное, и не было.
– Где книга? – повторил я вопрос, прижав к носу рукав камзола.
Чернокнижник меня не услышал, он тихонько выл, по лицу катились слезы. Ловчий вновь отошел к очагу и прикрикнул:
– Отвечай, мразь!
– Не знаю! – простонал Фальк. – Это все Руне…
Я вздохнул и спросил:
– Ты хоть понимаешь, что тебя сейчас порежут на куски, Ивар?
Арестант поднял голову и посмотрел на меня слезящимися глазами.
– За что? – спросил он. – Я ничего плохого не сделал!
– А что ты вообще сделал, Ивар? – вкрадчиво поинтересовался я.
Брат Стеффен развернулся от очага с раскаленным клинком в руке; чернокнижник стрельнул на него глазами и глухим голосом произнес:
– Когда-то я занимался тайными искусствами, но нисколько в них не преуспел. Был недостаточно одарен и усидчив. Пробавлялся торговлей. Будь проклят тот день, когда мне в руки попал злосчастный гримуар! Один ритуал обещал могущество, власть над людьми. И я не устоял…
– У меня аж слеза на глаза навернулась, – проворчал ловчий. – Что ты натворил, гад?
– Я полностью выполнил инструкции, но ничего не вышло, – всхлипнул Ивар. – Совсем ничего! Изменения проявились не сразу…
– Не сразу? – фыркнул я. – Племянник стал дурачком позже?
Фальк пошамкал губами и ничего не ответил.
– Что за тварь ты вызвал из запределья? – напрямую спросил я. – С каким демоном заключил сделку?
– Я ничего не…
Договорить чернокнижник не успел; брат Стеффен склонился над ним и ткнул ножом, но на этот раз сразу выдергивать раскаленный клинок из плоти не стал.
Ивар взвыл и, срывая связки, прокричал:
– Инку-у-уб! Я вызывал инкуба!
Ловчий выпрямился и с отвращением произнес:
– Скормил твари собственного племянника? Ну-ну…
Фальк понял голову и ожег герхардианца ненавидящим взглядом.
– Недалекий моралист! – выругался он. – Руне и так родился дурачком! Подумай! Подумайте все, каково ему пришлось бы после моей смерти! А я дал ему шанс на нормальную жизнь! Руне еще не вошел в возраст, инкуб не мог овладеть им в полной мере! У меня оставалось несколько лет, чтобы обуздать демона!
Инкубы и суккубы лучше прочих обитателей запределья обольщали слабых духом людей и овладевали их помыслами и разумом. Обычно даже опытные демонологи не рисковали связываться с этими изворотливыми гадинами – чересчур своевольными и хитроумными они были, слишком ловко манипулировали смертными. Рано или поздно слуга и господин менялись местами, и пожранная душа глупца навеки отправлялась в запределье.