Где-то в коридоре слышны голоса, топот ног — я уже знаю, здесь у кого-то из жильцов есть дети. Это два пацана, подросток лет тринадцати и забавный мальчишка лет семи, и они не доставляют хлопот конкретно мне, но они пронырливые и все время подглядывают за мной в окно.
И сейчас они, судя по звуку, зачем-то сыплют мне под дверь какую-то крупу.
— Это еще что такое?
Женский голос, я его и раньше слышала.
— Мам…
— Немедленно все уберите. — Женщина, похоже, рассержена. — Вот прямо сейчас, Саша, взял веник и подмел, сию секунду. Миша, от тебя вообще не ожидала.
— Мам, она вампир.
Фраза прозвучала очень уверенно, сразу видно: человек долго думал, сопоставлял факты, и я у него получилась вампиром, что ж.
— Глупости какие. Немедленно принесите веник и подметите. — Женский голос приглушенный и сердитый. — С чего ты решил, что…
— Ну, смотри. — Похоже, мальчишка сдаваться не намерен. — Никто ее днем не видел, выходит только после того, как стемнеет. Никаких продуктов она не покупает, я сам следил, никогда не приносит сумок с продуктами, даже небольших пакетов. Что она ест? Она не выбрасывает ничего такого, что говорило бы о том, что у нее есть какая-то еда. Она вообще ничего не выбрасывает. Когда она переселилась, у нее были коробки, я сам видел — с книжками, и одежда какая-то. Ни посуды, ни еды. А внешность? Все как в книгах: бледная кожа, синяки вокруг глаз…
— А крупа зачем?
— Если вампиру подсыпать крупу или мак, он с места не сдвинется, пока не пересчитает все зерна, тут-то мы ее и раскроем. — Мальчишка решил стоять на своем до конца. — А потом, смотри: как только она поселилась, так ночью Митрофановна из флигеля умерла.
— Саша, не городи ерунды. — Женщина явно сдерживает смех. — Ну-ка, мигом за веником. Вы бы ей чеснока еще подбросили, ну что за глупости.
— Вот ты не веришь мне, мам, а в кино тоже так: никто не верит, пока вампир не выпьет кровь из всех, кто вокруг.
— Ну, она тут уже две недели, а никто не умер.
— А Митрофановна?
— Митрофановне было восемьдесят шесть лет. — Женщина фыркнула. — Когда-то же она должна была умереть? И потом — вряд ли ее кровь могла заинтересовать вампира. А больше с тех пор никто не умер.
— Она может охотиться на улицах, ведь куда-то же она ходит по ночам.
— Тише, она может услышать! — Женщина смеется. — Надо же, что удумали!
— Вампиры днем спят, мам, ничего она не слышит.
Голоса затихли, дальше по коридору хлопнула дверь.
Так, час от часу не легче. Значит, я вампир.
В принципе, вампиром быть, наверное, совсем неплохо. Я бы, наверное, не отказалась от бессмертия, при этом вампиры умеют летать, превращаться в разных забавных зверей, а самое главное — никаких расходов на питание. В моем случае это важно, денег у меня почти не осталось, а есть очень хочется. С другой стороны, наших граждан сложно назвать экологически чистым продуктом, так что, будь я вампиром, с питанием возникли бы проблемы. Впрочем, что-то можно решить, но проблема в том, что я не вампир, к сожалению, иначе моя жизнь была бы куда как проще.
За дверью снова кто-то возится, метет веником. Что ж, крупа под дверью — не самое худшее, что там могло оказаться.
Я набираю в кружку воды и ставлю кипятильник — растворю суп, что ж делать. Тем более, булочки есть, пусть и черствые, но я знаю, как их оживить, просто подержу их над паром, и все. Если бы и остальное было так легко исправить.
Например, вот эта идиотская квартира.
Когда я сюда въехала, то не поняла сперва, почему помещение имеет такую странную конфигурацию, а потом разобралась. Когда-то это была огромная гостиная в добротном и новом купеческом особняке, она занимала почти весь этаж. Впоследствии дом большевики у владельца отжали, его самого, если он не успел сбежать, наверняка поставили к стенке, а дом перестроили и разделили на несколько квартир с длинным общим коридором, темным и пыльным. Каждому жильцу достался кусочек этой гостиной, а на втором этаже у прежних хозяев были спальни, и теперь кое у кого из здешних жильцов там второй ярус, у некоторых даже отдельные квартиры, но у меня вверху совсем не спальня, а крохотная каморка мансарды. Когда-то там, наверное, спала служанка, и под кипами хлама там до сих пор сохранились убогая деревянная кровать столетней давности и колченогий табурет, заляпанный воском. Я, конечно, понимаю, что осталось это богатство, наверное, от прежних жильцов, превративших это помещение в склад ненужных вещей, но гораздо интереснее думать, что спала там, например, нянька, которую специально поселили рядом с «детской».
В моем владении оказалась та часть гостиной, где есть камин — несуразный, очень большой, но и комната изначально была огромная — не просто гостиная, а бальный зал, почти на весь этаж. А в цоколе располагалась так называемая «людская», теперь там ряд отсеков с самодельными перегородками и дверями, в них жильцы прежде хранили дрова и уголь, а теперь хлам и банки с домашними консервами. У меня там тоже есть отсек, и даже ключ к нему мне выдала юркая старушонка, бывшая хозяйка этой квартиры, она все время что-то пыталась мне втолковать, да я не слушала. Я видела только убогую деформированную комнату с высоченным бессмысленным потолком, почти вертикальной железной винтовой лестницей в верхнее помещение и нелепым, трижды ненужным мне камином — а в основном это вот, блин, венецианское окно с небольшим балкончиком над высоким цоколем.
Риелторша Рита заверила меня, что мне сильно повезло. Возможно, с ее точки зрения так оно и было, да и я, когда меня отпускает обида и депрессия, тоже понимаю, что даже такая квартира всяко лучше съемной, и тоскую я не по дому, собственно, а по родителям. Из той ситуации, которая сложилась на момент моего фактически бегства из дома, я вышла, можно сказать, без потерь, потому что всегда была осторожна.
Только ни хрена мне моя осторожность не помогла, потому что я здесь.
Я вообще только обживаю эту, с позволения сказать, квартиру, в которую меня запихнули стечение обстоятельств и неправильное положение звезд во всех, блин, домах. И в этой комнате тоже положение звезд неправильное. За ту неделю, что я здесь, мне ни разу не удалось нормально поспать, потому что квартира на первом этаже, и мимо окон все время шастают какие-то граждане, а штор у меня нет. А еще у меня нет мебели, утюга, семьи, чайника, микроволновки и счастья.
Зато есть здоровенный камин, лепка на почти пятиметровом потолке, с которого на длиннющем шнуре свисает лампочка, и наборный паркет, зачем-то выкрашенный синей краской. И крохотная ванная с толчком, которому лет двести, и тут же устроен импровизированный душ — просто слив в полу, а над ним труба с краном. Душ толком не работает, но какая-то вода периодически все-таки течет, и то хорошо.
Вместо кухни — закуток, выгороженный рядом с дверью, с проржавевшей насквозь раковиной и неработающей газовой плитой на ножках. Я таких плит и не видела никогда, но многие вещи на свете — как змея в траве, ты ее не видишь, даже не знаешь о ней, а она там. И при случае ты о ней обязательно узнаешь, но случай этот тебе не понравится.