– Где ваше пальто? – спросил Симон. – Я слышал, комиссары всегда носят пальто.
Вебер улыбнулся.
– Не стоит верить всему, что ты видишь в сериале «Место преступления», мальчик, – сказал он. Затем снова посерьезнел и обратился к Майку: – Ваши родители дома?
– Нет, и я не знаю, когда они вернутся, – солгал Майк, хотя он точно знал, что мама вышла за покупками и скоро вернется, а до возвращения отца с работы осталось меньше часа. – А что случилось?
– Мы хотим знать, что вы делали около мусорного контейнера. Вас там видели.
Симон и сейчас помнил строгий взгляд, каким комиссар смотрел на них обоих. Вероятно, он надеялся разглядеть на их лицах чувство вины. В случае с Симоном ему это почти удалось. Тут Майк выступил вперед:
– Вы его нашли?
Полицейский удивленно посмотрел на мальчика:
– Что нашли?
– Мой «Порше 119 Каррера», тип 997. Я сам его собрал.
– Хочешь повесить мне лапшу на уши, мальчик?
Симон догадался: Майк ждет, чтобы он пришел ему на помощь.
– Нет, это действительно его модель машины. Она куда-то делась, и мы ее искали. Могу показать вам пульт управления, если хотите.
– Да брось, – отмахнулся Вебер и снова принялся сверлить мальчиков глазами. – Вы оба там курили?
Майк отрицательно замотал головой:
– Мы? Курили? Да никогда в жизни!
– Папа говорил, от курения бывает рак легких и можно задохнуться, – добавил Симон, и на этот раз он не лгал. Отец не выносил курения.
– Значит, если мы сейчас произведем обыск в вашей квартире, то сигарет не найдем? – задал вопрос Вебер.
В этот раз отрицательно покачал головой Симон.
– Во-первых, у нас никто не курит, – сказал он. Это было не совсем так, потому что мама иногда могла выкурить сигарету на балконе, чаще всего – если была рассержена. – А во-вторых, у вас нет права обыскивать нашу квартиру. Для этого нужен ордер, а у вас его при себе нет, не так ли?
Вебер рассмеялся.
– Тебе нужно идти в юристы, – сказал он Симону. – Из тебя выйдет отличный прокурор.
– Нет, я не хочу быть прокурором, – серьезным тоном возразил мальчик. – Хочу изучать математику. Это куда увлекательнее.
– Ну, как знаешь. Наверняка из вас обоих получились бы и неплохие игроки в покер. И в следующий раз будьте осторожнее с открытым огнем, хорошо? Искра запросто и в глаз может попасть.
Они с самым невинным видом заверили полицейских, что впредь будут осторожнее с открытым огнем. Вебер пожелал Майку успехов в поисках модели, и все трое представителей власти ушли. Один из них, уходя, оглянулся на братьев и смерил их укоризненным взглядом.
Когда Майк и Симон снова остались одни, старший посмотрел на младшего и извинился:
– Я не хотел втягивать тебя ни во что подобное, малыш. Сорри, что тебе пришлось лгать из-за меня. Знаю, как нелегко тебе это дается.
– Ничего, – ответил Симон, – мы ведь должны держаться вместе.
– Мы так и делаем. Отныне и навсегда! – Майк протянул ему раскрытую ладонь.
– Отныне и навсегда! – подтвердил Симон торжественно.
Братья обнялись и похлопали друг друга по плечам, чтобы скрепить клятву.
39
Когда Симон вышел из ванной, Майк сидел на своей обшарпанной софе, глядя на него виновато, как тогда, в детстве. С той поры минуло восемь лет. Майк вырос, на подбородке уже пробивалась борода. Но в этот момент он снова выглядел четырнадцатилетним подростком, ради которого Симону пришлось лгать полицейским из-за подожженной помойки.
– Ну как, ты в норме?
Симон опустился в кресло рядом с софой и слабо кивнул:
– Да, постепенно отпускает.
– Мне жаль, – сказал Майк. – Мне действительно очень жаль. Это была дурацкая затея.
– Ничего, все о, кей. – Симон взглянул на свои руки, все еще слегка дрожавшие. – Ничего не поделаешь. Но мы хотя бы попытались.
– Все равно это было глупо с моей стороны. И я хочу, чтобы ты знал: я сожалею. – Майк, взяв брата за руку, крепко пожал ее. – Я недооценил твою проблему. С моей стороны просто идиотизм надеяться, что с тобой все так просто.
Мелина вышла из крохотной кухни и поставила перед Симоном дымящуюся чашку. Желтая чашка была выполнена в виде героя американского мультика «Гадкий я» с вылупленными глазами и поясняющей надписью крупными буквами «Я просто неисправим». «Будто про меня, – подумал Симон. – Я тоже просто неисправим. Бесполезно пытаться меня исправить».
– Вот, – сказала Мелина, усаживаясь рядом с Майком. – У твоего брата дома только ромашковый чай. Но он как раз подойдет, чтобы успокоить желудок.
– Спасибо. – Симон обеими руками взял чашку, чтобы не пролить чай.
Ромашковый чай распространял приятный аромат, напоминавший о тех днях, когда мама заваривала его для Симона. Особенно когда он заболевал. В такие дни она буквально не отходила от него. Сейчас он тоже чувствовал себя больным и разбитым, но все было иначе.
– Меня, между прочим, зовут Мелина. Как ты, вероятно, уже знаешь.
Как и прошлой ночью, подсматривая в окно, Симон вновь констатировал: Мелина принадлежит к излюбленному типу Майка – миловидная блондинка с внимательными голубыми глазами.
Симон подул на чай и кивнул:
– Да, Майк мне много о тебе рассказывал. Извини, я чуть не испортил твои туфли.
Она кивнула и улыбнулась:
– Ничего страшного. Хочешь, принесу еще колы и соленых палочек? В такую жару это совсем неплохо, как ты считаешь? Для тебя сейчас и сахар, и соль одинаково полезны.
– Нет, спасибо, – ответил Симон, пригубив чай. Напиток был горячим и крепким. Мелина настаивала чай гораздо дольше, чем мама.
– Или, может, ты предпочитаешь соленые фисташки? – спросила девушка, готовая снова встать. – Могу и их принести. Или чипсы? Мне кажется, у нас со вчерашнего остались чипсы.
Симон отрицательно помотал головой:
– Нет, спасибо. Только чай.
Майк смотрел на него озабоченно.
– Ты правда в полном порядке, малыш? Вид у тебя не ахти какой.
Вдруг Симон ощутил жжение в глазах. Ему снова захотелось в голос разрыдаться. Даже в присутствии Майка и Мелины. Но он не разрыдался. Просто не смог. Ни единой слезинки не смог из себя выжать. Симон аккуратно поставил чашку обратно на стол и посмотрел на старшего брата.
– Майк, я не справлюсь с этим в одиночку. – Чувствовалось, что он смущен так, что вот-вот расплачется. – Я попытался, но ты же видишь, что из этого вышло. Мне нужен ты! Обещай, что не бросишь меня в беде. Мы ведь навсегда вместе, как тогда, правда?