Тилия вздохнула и пристально посмотрела на него: – Симон, я уже обсуждала это с Михаэлем.
Он снова вздрогнул как от удара током:
– Значит, и Майк согласен с тем, чтобы я переехал в интернат?
Она кивнула:
– Пойми, у твоего брата своя жизнь. А тебе предстоит жить своей собственной. Разумеется, мы тебя будем поддерживать как можем, но ты должен дать нам такую возможность.
От охватившего его ужаса Симон уставился в пространство, словно оглушенный. Вот, значит, какое решение тетя с братом приняли за его спиной! Ведь такого фрика, как он, не стоит лишний раз волновать! И сейчас ведь речь шла уже не о его барахле из родительской квартиры. Речь шла о его будущем. Этого мальчик не мог осмыслить.
– У тебя сегодня после обеда назначена вступительная беседа, – добавила Тилия. – Надеюсь, ты пойдешь со мной.
– Уже сегодня?
Симон вцепился обеими руками в край стола. Ему казалось, что пол под ногами ходит ходуном. Будто вращение Земли ускорилось. Авария, клиника, встреча с Тилией и братом, а теперь вот интернат… Жизнь его уподобилась бурному потоку. И зацепиться было не за что. И вдобавок Майк был согласен!
– Пожалуйста, пойми, – сказала Тилия, – да, все произошло слишком быстро. Но решение о поступлении новых учеников принимается во время каникул, тут уж ничего не изменишь. Ты хотя бы убедишься, что там хорошо.
– А разве я могу принять другое решение?
Симон сформулировал свой вопрос так, потому что заранее знал ответ. Но надежда умирает последней. Так часто говорила мама.
– Там тебе точно понравится, – убеждала племянника Тилия, и ее голос звучал почти доверительно. – Вот увидишь, что так для тебя будет лучше.
Внезапно у Симона возникло ощущение, будто чья-то рука сдавливает ему горло. И снова мучительно захотелось почесать шрамы. До крови расчесать их. Чтобы почувствовать, что он на самом деле существует и что все происходящее не галлюцинация. Он ни секунды больше не задержится на этой кухне.
– Мне надо на воздух, – пробормотал он и, поднявшись, направился к двери.
– Симон! – крикнула Тилия ему вслед.
Он обернулся. В ее глазах стояли слезы.
– Беседа в три часа, – сказала она. – Ты обещаешь вернуться вовремя?
Секунду или две он колебался, потом согласно кивнул. А что ему еще оставалось? Мальчик выбежал из дома. По пути к двери в его голове снова зазвучал голос. Все тот же злой голос из его ночных кошмаров: «Ах ты, бедняжка! Никто тебя не любит. Никто не хочет тебя терпеть. Даже твой расчудесный братец. Все хотят от тебя отделаться. Потому что ты тоже должен был умереть!»
Симону хотелось завопить, но нужно было сдерживать себя.
15
В подвале клиники детской и подростковой психиатрии было маленькое помещение, где висел большой мешок с песком. На него можно было выплескивать свои эмоции. Симон награждал мешок ударами и пинками, мог при этом кричать, пока ему хватало дыхания. До тех пор, пока без сил не падал на пол. Такой мешок пригодился бы ему сейчас. Симон изо всех сил колотил бы его, выпуская наружу злость и отчаяние. Кричал бы во весь голос: «Вы меня не получите!» или «Хочу обратно в свою прежнюю жизнь!» Возможно, даже рычал бы, как зверь. Или все вместе.
Благодаря хорошей звукоизоляции происходившее в подвале никому не мешало. И даже услышь кто-то его крик, проблем не возникло бы. В конце концов, это помещение принадлежало «Почетному клубу чокнутых». Единственной целью посещавших его было бить и кричать.
Стоя перед домом Тилии, Симон вынужден был подавить в себе желание закричать. Он глубоко дышал, лицо исказила судорога. Ему потребовалось сделать над собой огромное усилие, чтобы в ярости ничего не пнуть ногой и не размолотить. Устройство для чистки обуви в форме ежа около входной двери. Садового гномика на краю грядки. Гном идиотски ухмылялся – он был просто идеальной мишенью.
Ах, этот проклятый гном! Хотелось пнуть его прямо в лицо, чтобы стереть эту дурацкую улыбку, превратить его в груду осколков! Но тогда Тилия сочтет племянника настоящим сумасшедшим. Может, стоит обежать вокруг дома? Выпустить пар? Или просто пробежаться? Но куда? Он совсем не знал местности. Вдруг он увидел велосипед. Тот стоял под навесом среди садовой утвари, где Майк держал и свой «Мерседес». Судя по слою пыли и паутины, брат давно не пользовался своим маунтинбайком. При этом цепи были смазаны, и тормоза в порядке. Наверняка Майк не будет против, если он воспользуется его железным конем.
Сначала Симон сделал пробный круг по двору, затем выехал на улицу. Убедившись, что велосипед полностью исправен, он двинулся в сторону главной улицы. Это было недалеко от велосипедной дорожки, проходившей вдоль скоростной трассы на Фаленберг. И тут Симон понял, куда поехать. Надавив на педали, он поехал быстрее, а потом еще быстрее. Под рукой не было мешка с песком, желание кричать приходилось сдерживать, однако быстрая езда все же помогала выплеснуть эмоции.
Солнце жарко светило в безоблачном небе. Симон вспотел так, будто на него вылили ведро воды, но это было ему безразлично. Доехав до окраины Фаленберга, он повернул в сторону кладбища. Он почти выбился из сил.
16
Чуть позднее Симон остановил велосипед перед железными коваными воротами. Он почувствовал, что перегрузил мышцы ног. Они болели, но это была приятная боль. Правильное осознание себя предполагает также осознанное ощущение своего тела, говорил его специалист по телесной терапии. «Mens sana in corpore sana» – «В здоровом теле здоровый дух». После кошмара минувшей ночи Симон сильно сомневался, так ли уж здоров его дух. Но отгонял эту мысль.
Несмотря на одеревеневшие ноги, он выволок велосипед на лесную дорогу. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы маунтинбайк у него стащили, ведь он не его, а Майка. Медленно пошел Симон вдоль ряда могил. В каком-то смысле ему показалось абсурдным, что он должен искать могилы своих родителей. Но ведь его не было на похоронах. Тогда он такого просто не выдержал бы.
Когда гробы с телами его мамы и папы опускали в землю, он находился в тесном подвальном закутке для терапии. Как безумный он колотил и колотил по мешку с песком, да так, что его шрамы, едва затянувшиеся, снова стали кровоточить. Но Симон сначала этого даже не заметил. Он обратил внимание на них лишь тогда, когда на кожаной поверхности боксерской груши отпечатались кровавые пятна.
В тот день он пребывал в таком же отчаянии, как и сегодня, когда Тилия заговорила об интернате. Жизнь, или судьба, – как ее ни назови – разом отняла у него все самое дорогое. А теперь его, Симона, сироту, прогоняли – теперь, когда ему только предстояло научиться стоять на собственных ногах.
Он не спеша шагал вдоль рядов могил и читал имена на надгробиях. Новые захоронения находились в западной части кладбища. Какое же надгробие выбрали Тилия и Майк? Он прошел мимо гигантской мраморной скульптуры ангела, расправившего огромные крылья над могилами, словно в знак защиты. На голове ангела сидела ворона, злобно глядевшая на Симона. Судя по всему, в это время дня он был на кладбище единственным живым существом.