Всем, кроме самых привилегированных членов сельского сообщества, жить было очень нелегко. В частности, на крестьянских фермах и мужчинам, и женщинам приходилось трудиться по двенадцать часов с лишним шесть дней в неделю
[514]. Крестьянский труд был грязным и зачастую опасным. Условия проживания далеко отставали даже от скромного стандарта германских городов, а кроме того, в деревне отсутствовали удобства, существовавшие в городах. Уровень отдачи от сельского труда был безнадежно низким. Хозяйства площадью более 20 га по крайней мере давали надежду на достойную жизнь фермеру и его семье
[515]. В некоторых местностях плодородная земля и близость к городским рынкам делали жизнеспособными даже хозяйства площадью в 10 га. Но любая семья, кормившаяся с более мелкого участка, если только тот не был необычайно удачно расположен или исключительно плодороден, была обречена на беспросветные муки бедности и тяжелого труда. Данные переписей дают по крайней мере приближенное представление о численности тех, кто находился в такой ситуации. Тот порог, ниже которого хозяйство уже не могло прокормить своих владельцев, составлял 2 га
[516]. Владельцы не менее 70 % всех хозяйств площадью менее 2 га имели дополнительные источники заработка. Напротив, две трети хозяйств площадью от 2 до 5 га обрабатывались их владельцами, не имевшими другой работы. Всего согласно переписи 1933 г. в Германии насчитывалось 1,1 млн глав домохозяйств и 3,9 млн их иждивенцев, постоянно трудившихся на участках площадью от 2 до 10 га. Не все эти семьи зависели исключительно от своих хозяйств. 450 тыс. из 3,9 млн иждивенцев имели иные занятия. Если предположить, что эти трудящиеся были равномерно распределены среди сельского населения, мы получим, что почти половина крестьянских семей в маргинальной группе владельцев участков площадью от 2 до 10 га имела существенный дополнительный источник дохода. Но при этом оставалось не менее 2,3 млн человек, получавших средства к существованию исключительно с участков площадью от 2 до 10 га, а если мы учтем тех, кто существовал за счет еще более мелких участков, то это число вырастет до 2,6 млн. Для этих семей нехватка земли представляла собой безнадежную и постоянно ощущаемую реальность. А если мы возьмем более широкое определение, то истинные масштабы проблемы станут еще более очевидными. Если принять в качестве достаточного стандарта 20 га, то окажется, что нехватку земли ощущало не менее 88 % крестьянского населения, обрабатывавшего участки площадью не менее 0,5 га – 12 млн человек или 18 % всего населения Германии. Для этой громадной группы, многие представители которой отнюдь не смирились с мыслью о переселении в город, нехватка пространства, о которой постоянно твердила националистическая пропаганда, имела самый конкретный смысл.
Очевидным решением проблемы перенаселенности, от которой страдали в первую очередь южные и юго-западные провинции, был раздел огромных восточных поместий площадью по 500 га и более на множество более скромных участков. Начиная с конца XIX в. за земельную реформу выступали многие слои германской общественности, от национал-либеральных центристов – включая классика социологии Макса Вебера – до ультраправых аграрных радикалов
[517]. Они надеялись, что массовое расселение крестьян на латифундиях Восточной Пруссии сплотит сельское население Германии. Интенсивная обработка земель в восточных провинциях привела бы к увеличению урожаев и повысила бы уровень национальной самодостаточности. Но, что важнее всего, создание нового класса германских крестьян на слабозаселенных восточных рубежах позволило бы воздвигнуть этнический «вал», ограждающий страну от наплыва мигрантов из Польши. В 1919 г. Веймарская республика откровенно поддерживала такой националистический вариант социальных реформ. Согласно новой конституции, владение землей влекло за собой определенные обязательства перед обществом. Нигде в пределах государства общая площадь крупных поместий не должна была превышать 10 % всех земель. В провинциях, где это соотношение еще не было достигнуто, предполагалось создание комитетов по скупке земли, призванных постепенно выкупать крупные поместья и распределять их между крестьянами-поселенцами. На практике для того, чтобы наделять крестьян подходящими земельными участками, потребовались очень большие средства, а юнкерские круги всячески тормозили это начинание. Поэтому великая программа расселения, осуществлявшаяся в Веймарской республике, дала лишь очень скромные практические результаты. С 1919 по 1933 г. новым поселенцам было передано всего 939 тыс. га земли, что составляло менее 10 % общей площади всех поместий, своими размерами превышавших 100 га. Однако итог этих мер был ограниченным не только из-за противодействия со стороны помещиков-юнкеров. Простая арифметика подсказывает, что даже полномасштабная земельная реформа не смогла бы удовлетворить амбиции германских аграриев и фундаментально изменить соотношение между сельским и городским обществами. Даже если бы все хозяйства площадью более 500 га были в 1933 г. экспроприированы и разделены на семейные фермы площадью в 20 га, то общее число созданных таким образом участков не превышало бы 500 тысяч. Это позволило бы облегчить участь наиболее нуждающихся крестьян, владевших участками площадью менее 10 га, но не остановило бы долгосрочной тенденции к сокращению сельского населения. Более того, даже если перераспределению подверглись бы все пахотные земли в Германии, то каждая из 3 млн немецких крестьянских семей получила бы участок всего в 13 га. Отсюда вытекает неизбежный вывод. Даже при самых смелых мерах по «уплотнению» германских земель не хватило бы для того, чтобы обеспечить сельскому населению, имеющему значительно большую численность по сравнению с той, до которой оно сократилось к 1933 г., уровень жизни, более-менее сопоставимый с тем, который наблюдался в городах.
Этот вывод не укрылся от внимания нацистских идеологов. Собственно говоря, нацистских аграриев отличал именно этот скептицизм в отношении земельной реформы как средства решения проблем страны. Как выразился Гитлер в 4-й главе Mein Karnpf, заселение восточных территорий Германии представляло собой достойную цель
[518]. Но считать его принципиальным решением германских проблем было бы опасной иллюзией. Идея о том, что Германия способна процветать благодаря все более интенсивной утилизации национальных ресурсов – лишь еще один пример либеральных заблуждений. Германия сможет добиться реального процветания лишь путем завоевания новых «жизненных пространств», и направление вектора заселения очевидно. Третий рейх начнет там, где германские племена остановились «…шестьсот лет назад. Мы прекратим бесконечную миграцию немцев на юг и на запад и устремим свои взоры к землям, лежащим на востоке»
[519]. На Нюрнбергском процессе Дарре пытался изображать себя мирным защитником интересов крестьянства
[520]. Но на самом деле не может быть особых сомнений в том, что как он, так и Бакке, с самого начала в полной мере разделяли идеи Гитлера о завоеваниях. Злополучная докторская диссертация Бакке 1926 г. называлась «Русское зерновое хозяйство как опора российского населения и российской экономики»
[521]. Но это была не обычная работа, посвященная российскому сельскому хозяйству. По сути диссертация Бакке представляла собой манифест расового империализма. Согласно Бакке, развитие российской экономики можно организовать лишь посредством «проникновения иностранных этнических элементов высшего качества, которые станут верхушкой общества и вступят в борьбу с основной массой населения. Источником [этого проникновения] станет „Народ без земли“ [т. е. немцы]»
[522]. Надо отдать должное аттестационной комиссии: она отказала Бакке в ученой степени. Однако в националистических кругах подобные завоевательные планы, вдохновлявшиеся расовыми идеями, не были редкостью. Летом 1932 г., когда охваченная эйфорией Нацистская партия готовилась взять власть, Дарре очень четко обозначил будущие задачи С С в докладе, зачитанном на тайном совещании партийного руководства о будущей восточной политике Третьего рейха
[523]. Как ясно дал понять Гитлер и в Mein Kampf, и во «Второй книге», о включении местного населения Восточной Европы в состав Рейха не могло быть и речи. Соответственно, прелюдией к крупномасштабной программе германского расселения должно было стать полное демографическое «переустройство». Оставшихся ждал рабский труд на фермах германских поселенцев ((Adelhöfe). Мечом и щитом этого расселения должны были стать СС. Родовому сообществу, тщательно взращиваемому Гиммлером и Дарре, в конце концов предстояло превратиться в прочную расовую стену – сплоченный пояс поселенческих ферм, протянувшийся вдоль восточных рубежей Рейха с тем, чтобы под его защитой германское крестьянство могло осуществлять свою колонизационную миссию. Нужно ли говорить, что подобные идеи не предназначались для публичного потребления. Но нет никаких причин сомневаться в том, что нацистское руководство принимало их всерьез. Как бы трудно нам ни было в это поверить, необходимо учитывать аграрную идеологию, если мы хотим понять – не архаическую природу гитлеровского режима, но его исключительную воинственность.