Таким образом, попытки ограничить расходы на вооружение финансовыми средствами провалились. Как и в 1934 и 1936–1937 гг., в 1939 г. фактором, в конечном счете диктовавшим темп перевооружения, служили платежный баланс и объемы иностранной валюты. И это было вполне предсказуемо. Как мы уже видели, в начале 1938 г., за несколько недель до аншлюса, эксперты по Четырехлетнему плану прогнозировали тяжелый год. В конечном счете валютные резервы Австрии дали временную передышку. Всего в 1938 г. Рейхсбанк израсходовал 546 млн рейхсмарок в иностранной валюте, полученных либо из австрийских фондов, либо благодаря дальнейшей продаже зарубежных активов, находившихся в частном владении. Треть потребности Германии в «наличной валюте» – в противоположность импорту, который можно было оплатить путем клиринга кредитов, – была удовлетворена за счет «невозобновляемых» источников
[906]. Как заявил сам Геринг совету по выполнению Четырехлетнего плана 14 октября 1938 г., «В последние месяцы для достижения наших политических целей нам приходилось вести сознательную политику исчерпания валютных резервов и пренебрежения <…> экспортом»
[907]. В то время как германские валютные резервы снова были близки к истощению, экспортные поступления сокращались. В 1938 г. их объем снизился на 20 % по сравнению с предыдущим годом, а новых экспортных заказов было еще меньше
[908]. В январе 1939 г. правление Рейхсбанка в своем докладе Гитлеру откровенно констатировало: «У Рейхсбанка не осталось ни золотых, ни валютных резервов»
[909]. Торговый баланс быстро ухудшался. «Квитанции на иностранную валюту, выданные контролирующей службой в тот момент, когда осуществлялся импорт, в настоящее время <…> не покрываются реально имеющейся валютой, и это влечет за собой риск того, что рано или поздно по ним невозможно будет заплатить <…> в таком случае мы лишимся последних иностранных кредитов для оплаты импортируемых нами товаров»
[910]. Уже к ноябрю 1938 г., с учетом прогнозировавшегося истощения валютных резервов, стало ясно, что Германии вскоре придется отказаться от крупномасштабного перевооружения в пользу мер по увеличению объемов экспорта
[911]. По сути, Геринг уже призывал к тому, чтобы принять усилия по наращиванию экспорта, в середине октября 1938 г.
[912] В начале ноября вермахт был уведомлен о том, что экспортные заказы отныне получат приоритет над всеми прочими контрактами, включая военные заказы
[913]. И как мы уже видели, новая линия получила максимально возможное публичное одобрение в судьбоносной речи Гитлера перед рейхстагом 30 января 1939 г.
[914]
Эта речь прежде всего знаменита угрозами Гитлера в адрес европейского еврейства. Но при этом часто игнорируется тот факт, что эти зловещие угрозы в адрес «врагов Германии» сопровождались воззванием к населению страны, которое призывалось к усилению дисциплины и стойкости перед лицом хронических экономических трудностей страны. Нельзя было допустить того, чтобы на пути у новой мобилизации встали какие-либо «деградирующие социальные слои» или «общественные предрассудки». Из-за того что западные державы запрещают Германии расширять ее жизненное пространство, перед германским населением встает простой выбор: «экспорт или смерть»
[915]. В порядке борьбы с этой смертельной угрозой Гитлер провозгласил новую эпоху в национал-социалистической экономической политике. Выполнение Четырехлетнего плана следовало ускорить, а немецкую рабочую силу – использовать наиболее эффективным образом. Посредством «рационализации» и совершенствования технологий экономика Германии должна была подняться на новые высоты производительности, которые бы позволили ей удовлетворить конфликтующие друг с другом потребности – во внутренних инвестициях, в экспорте и в перевооружении. Технические возможности для этого должен был дать Новый финансовый план с его механизмами для работы с рынками капитала. Но прежде всего требовалось сплоченное национал-социалистическое руководство и энергичное участие каждого немецкого мужчины и каждой немецкой женщины в достижении этой цели. Таким образом, именно чрезвычайная ситуация потребовала устранения Шахта и перехода Рейхсбанка под строгий национал-социалистический контроль. И именно эта чрезвычайная ситуация потребовала нового согласованного подхода к экономической политике, который, как мы видели, начал зарождаться в октябре 1938 г.
Однако оставалась дилемма, которой невозможно было избежать. Следовало предпринять какие-то меры для того, чтобы оживить сокращающийся германский экспорт, причем сделать это можно было лишь за счет программы вооружений. Вооруженные силы уже 24 ноября 1938 г. получили известие о том, что в новом году общая квота причитающейся им стали будет уменьшена и составит не 530 тыс. тонн, а всего 300 тыс. тонн
[916]. Эта новость стала шоком и для армии, и для ВВС, которые всего несколько недель назад радовались открывавшимся перед ними неограниченным возможностям. Армия, из всех родов войск больше всего нуждавшаяся в стали, была уведомлена о том, что получит ее в размерах, едва превышавших нормы 1937 г., причем те виды стали, на которые существовал самый большой спрос, будут нормироваться особым образом
[917]. Более того, к досаде армии наивысшим приоритетом с января 1939 г. стал пользоваться флот. Он не так сильно нуждался в стали, но с учетом общего сокращения стальных квот для вермахта эта смена приоритетов стала болезненной. Даже со скидкой на профессиональный пессимизм военных ситуация была явно серьезной. К весне 1939 г. поставки для армии сокращались вовсю. Как обычно, это сокращение наиболее остро ощущалось крупными потребителями стали. К ужасу промышленных предприятий, занимавшихся армейскими поставками, резко уменьшились заказы на производство боеприпасов
[918]. Как отмечал армейский главнокомандующий Браухич в негодующем письме, адресованном верховному командованию вермахта, неожиданная и явно произвольная отмена заказов «серьезно подрывает доверие делового сообщества к государственному экономическому планированию. На это вполне четко указывают <…> часто приходящие в последние дни запросы от предпринимателей»
[919]. Резко сократилось производство боеприпасов для пехоты. Весной 1939 г. полностью прекратилось производство минометных мин. Артиллерийские снаряды продолжали выпускаться, но без медных ведущих поясков. Более того, пострадал не только выпуск боеприпасов. Нехватка строительной стали привела к тому, что к концу 1939 г. у 300 пехотных батальонов не имелось нормальных казарм и ангаров. Немецкая армия настолько выросла в размерах, что ее можно было разместить только в палатках. К июлю 1939 г. сокращению подверглись даже программы производства армейского оружия. Первоначальные планы на 1939–1940 гг. предусматривали выпуск 61 тыс. пулеметов MG34 – нового легкого пулемета, призванного стать основой огневой мощи в стрелковых отделениях. После сокращения поставок стали для армии эта цифра была сокращена всего до 13 тыс. пулеметов. Аналогичным образом заказ на 105-мм легкую полевую гаубицу— «рабочую лошадку» немецкой артиллерии – был сокращен с 840 до 460 штук
[920]. Производство стандартной пехотной винтовки Mauser 98k должно было полностью прекратиться с осени 1939 г. Возможно, наиболее драматичным в свете последующих событий было двукратное сокращение танковой программы, первоначально предусматривавшей выпуск 1200 средних боевых танков и командирских машин с октября 1939 г. по октябрь 1940 г.
[921]В целом серьезно недооснащенными в результате оставались 34 из 105 германских дивизий военного времени. Хоть какое-то оружие имелось всего у 10 % учебных частей, ответственных за подготовку новобранцев. Более того, специализированным оружейным предприятиям пришлось бы уволить более 100 тыс. квалифицированных рабочих
[922]. Поскольку они бы немедленно перешли на другие предприятия, тем сложнее было бы возобновить массовое производство в случае войны. По оценкам армейских администраторов, теперь заводам боеприпасов после начала войны понадобилось бы шесть месяцев для того, чтобы выйти на полную производственную мощность. При этом боеприпасов, накопленных вермахтом, хватило бы всего на две недели активных боевых действий.