Мы прибыли в Лецек. Ты понимаешь, это была моя вина: окружавшие нас дружинники в момент моей находки ясно слышали, что я именовал мальчика сыном барона Руга, слышали, что Владуш тебя признал. А после, отправив тебя с одним из своих воинов, я ничего не объяснял, только приказал обеспечить ребенку подобающий уход.
Владуш вообще ни с кем, кроме меня, не общался весь путь. Таким образом, об ошибке никто не узнал! Тебя держали в моем доме, признавая за сына барона, и, когда Владуш только показался в воротах верхнего града, ты, на тот момент мальчик трех лет от роду, бросился к нему с плачем и криком: «Папа! Папа!» Как позже выяснилось, из прошлой жизни ребенок запомнил только момент нападения кочевников на родное поселение и искренне верил, что барон Руга – его отец. Не знаю, что творилось в душе Владуша, что он тогда чувствовал, но странным образом он не впал опять в безумие, а начал заниматься с тобой как отец – и для всех признал сыном. Правда, тогда он только усыновил тебя в надежде, что найдет семью, и, отправив ребенка в поместье, сам десять лет провел попеременно то в Корге, то в степи. Разыскивал любимых – а после вершил месть осиротевшего мужа и отца… И только десять лет спустя он вернулся в родное поместье, где все это время воспитывали его родного сына – ибо Владуш, отсылая тебя, опять-таки не позаботился хоть что-то объяснять или уточнять.
Нет, это неправда! Не может быть правдой!!! Папа… Мама… Папа не может не быть папой!!!
Слова Когорда доносятся до меня словно издалека:
– Ты не лех, Аджей, ни наполовину, ни насколько. Ты рогорец по крови и месту рождения, ты рогорец по духу. И раз судьба сводит нас вместе снова и снова, я не буду препятствовать вашей с Энтарой свадьбе. Уж лучше ты – удачливый воин и любящий муж, к тому же вроде как и дворянин, вроде как и ровня… Ты не станешь угрозой ни Торогу, ни его потомству, не станешь интриговать, не предашь – в отличие от многих других, что готовы добиваться руки и сердца Энтары… Тем более ты уже ее муж. И наверняка сумеешь смириться с ролью принца-консорта – ведь для тебя важна любимая, а не возможность когда-нибудь взойти на престол и править. Разве не так?
Я не слышу слова Когорда, я ничего не слышу… Я только чувствую на висках девичьи руки, что привлекают меня к себе, и, поддавшись им, уютно укладываю голову на колени девушки. Она ласково гладит меня по волосам, и мне хорошо. Не хочется ни о чем думать, не хочется ни о чем думать… А перед глазами вновь и вновь встает суровый и собранный отец, внимательно и пытливо взирающий на меня, словно чего-то ожидающий…
Что, папа? Что я должен сделать?
Хотя какой ты папа? И какой я сын…
Я слышу его голос – он словно отвечает мне:
– Аджей, отец не тот, кто зачал, а кто воспитал, кто был рядом.
– Тебя десять лет не было рядом!
– И вряд ли, сынок, ты сможешь меня в этом упрекнуть. Теперь ты все знаешь…
– Папа, папочка, любимый!!!
Я вновь чувствую себя трехлетним малышом, что бежит навстречу к единственному родному в его жизни человеку…
А нежные девичьи руки, на несколько мгновений заменившие материнские объятия – те, которые в сознательном возрасте я никогда не знал, – они заботливо гладят меня, нежно ласкают волосы, кожу… И сквозь пелену нет-нет да и доносится:
– Любимый мой, родной мой…
Походный лагерь короля Рогоры
Король Когорд
Рубец на левой щеке, которым меня щедро наградил «зятек», горит уже третий день. Хорошо хоть огневица не началась – рану тщательнейшим образом обработали лучшие лекари. Ларг же, увидев меня сразу после схватки, о-о-очень долго порывался схватить мальца да предать лютой казни, однако я запретил. Во-первых, потому что после Энтара действительно может учудить над собой какую-нибудь глупость – с ее огненным характером подобный финт вполне возможен. Во-вторых, Горд Лагран, задержавшись после принятия присяги, сделал пару прозрачных намеков, напрямую связанных с супружеством Энтары и Грега. Но если ранее союз наших ленов казался мне великим благом и должен был обеспечить добровольное участие прочих владетелей в восстании (авторитет Ларгов в Рогоре исконно очень высок), то сейчас Грег видится мне прямой угрозой наследию Торога. Ни для кого не секрет, что я не только очень люблю сына, но и воспитал его истинным владетелем, а к тому же неглупым дипломатом и храбрым воином, – и именно его вижу наследником. Его и его детей по старшинству – соответствующий приказ о престолонаследии подписан. Но если Энтара, искренне любящая брата, никогда не пойдет на предательство, то честолюбцы Лаграны… От них можно ждать чего угодно.
Так что пусть Аджей. У юнца есть пара хороших качеств – удачливость, например, и умение добиваться поставленной цели. Ах да, еще его полюбила Энтара и ему же подарила свою девичью честь. Так что пусть Аджей… Чувствую, из парня будет толк.
– Ваше величество!
Вошедший в шатер Ларг сияет, словно начищенный до блеска серебряный рубик ругов. Свои монетки «родственнички» называют так, потому что незамысловато отрубают их от толстых серебряных прутьев. Начищенные рубики сияют как солнышко. Безусловно, старый сподвижник пришел с хорошими новостями!
– Друг мой, для тебя просто Когорд!
Легко улыбнувшись традиционной шутке (вообще-то я на полном серьезе жалую старому товарищу право обращаться ко мне на «ты» и величать по имени, но он предпочитает им не пользоваться), первый советник доложил:
– Загнав четырех коней, прискакал гонец из Львиных Врат. Подробности падения крепости уже известны!
– Ну так не томи! – В моем голосе явственно сквозит нетерпение.
– Слушаюсь, ваше величество! – с улыбкой воскликнул Ларг. – Итак, наш человек, несущий службу в крепости, сумел проникнуть в заранее разведанный им подземный ход. Как и предполагалось, караульная служба в Львиных Вратах была организована весьма скверно, так что ему пришлось срубить всего двух осоловевших лехов.
Далее Руд – его имя Руд – прошел подземным ходом и подал условный сигнал. Вагадар привел ровно две тысячи воинов. Вождь горцев настолько свиреп, что его приказов слушаются беспрекословно. По крайней мере, пока не были открыты ворота и первые десятки стражей не ворвались в крепость, ни один горец не издал лишнего звука. А после началась резня не сумевшего прийти в себя гарнизона. Самое удачное же то, что ход находится в самой цитадели и лехи не смогли запереться во внутреннем замке!
– Потери?
– Невосполнимые – три сотни убитых, умерших от ран и тяжелораненых стражей, что уже не сумеют вернуться в строй. У горцев более пяти сотен, но точно их выбывших никто не считал, однако все это воины из самых непокорных кланов: Вагадар бросил их вперед, а свою дружину до поры придержал.
– Что же, толково… И все-таки потери немалые.
– Что поделать, ваше величество, в крепости было четыре тысячи хорошо вооруженных воинов. Пусть настоящих бойцов среди них не так и много, но ведь и какая-то часть трусов всегда обретает мужество перед лицом смерти, когда надежды на спасение нет.