Я молчала, потрясенная ее словами. Почему-то, когда Мэррис говорила о похожем выборе, я думала, что она тоже была в гареме, но такого не ожидала.
— Я думала о том, чтобы оборвать жизнь внутри себя, потому что это было больно. — Она продолжала говорить, глядя сквозь меня, словно меня тут не было. — Больно знать, что тот, кто должен был разделить с тобой радость рождения малыша, никогда больше не откроет глаз. Тогда мне, как и тебе, не хватило духа затушить эту искру, но сейчас… Ибри мой свет и моя любовь. Моя дочь, за которую я порву любого.
Вот теперь она посмотрела на меня в упор.
— Но я не могу избавить ее от той боли, которую она причиняет себе сама. Она действительно любит его, Теарин. И ты понимаешь, каково это.
Понимаю, хотела сказать я, но во мне не нашлось слов. Перед глазами стояли Даармархский и Джеавир, его губы терзали ее, как когда-то мои. Не знаю, было бы мне легче, если бы на месте подруги оказалась Эсмира, но вряд ли я это узнаю.
— Сегодня днем я перегнула. — Мэррис вздохнула судорожно и глубоко. — Мне нужно было кого-то обвинить… потому что тот, кто это сделал… или та…
Она помолчала.
— С того самого дня, как Ибри забеременела, я знала, что покоя ей не будет. Что каждый миг для нее станет как ходьба над пропастью и что однажды я могу проснуться и узнать, что ее больше нет.
— Почему?
Кажется, это был второй мой вопрос за все время нашей беседы.
— Почему он заставил ее… — Я осеклась и поправилась: — Почему он этого захотел?
— До того как появилась ты, он действительно проводил с ней много времени. Я бы сказала, больше, чем можно себе представить. Он вел себя иначе, чем его отец, никогда не обещал, что Ибри будет его единственной, но в какой-то мере… наверное, ее любил.
Да, как он любит всех.
К счастью, ядовитые слова я удержала, потому что боль Мэррис действительно сквозила в каждом слове.
— Он ничего ей не обещал, но Ибри надеялась на возможность остаться рядом с сыном и его растить. Разумеется, не во дворце.
Разумеется.
То же самое предлагали и мне.
— Я ей не соперница, Мэррис, — сказала я. — У меня нет желания бороться за мужчину, который сам не знает, чего он хочет.
— Он знает, — усмехнулась она. — Он не хочет быть слабым. Не хочет любить.
— Слабости ему точно не грозят.
Потому что он не любит никого, кроме себя.
Мы замолчали и какое-то время просто сидели рядом. Обрывки мыслей, которые меня посещали — о Джеавир, о нашей дружбе, о том, что увидела, я отбрасывала сразу, не позволяя им собой завладеть. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем Мэррис наконец поднялась.
— Попрошу, чтобы прибрали комнаты. Скажу, что опрокинула лампу…
— Я такое уже говорила. Помнишь?
Она усмехнулась.
— Значит, скажу, что ты запустила лампой в меня, когда я попыталась вернуть тебя на праздник.
Я пожала плечами.
— Нужно вернуться, Теарин. Ты знаешь это не хуже меня.
— Знаю.
Мэррис кивнула.
— Не показывай своих чувств. Не давай никому возможности видеть то, что творится внутри, даже если очень больно. И не принимай поспешных решений, на горячую голову решения не принимаются.
Я поднялась, а распорядительница снова шагнула ко мне и легко сжала мою руку.
— Ты действительно была к ней добра. Спасибо за все, что ты для нее сделала. И прости за то, что я наговорила тебе сегодня.
Мне отчаянно, до дрожи, хотелось оказаться в ее объятиях и на миг забыть обо всем, но Мэррис права: никому не стоит видеть то, что творится внутри.
— Возвращаемся? — коротко спросила я.
И когда распорядительница отпустила мою руку, первой шагнула к дверям.
Зингсприд, Аронгара
Меня разбудили странные звуки: жужжание и глухое мычание под раскатистые басы. Чувство было такое, что у соседей за стеной намечалась вечеринка с неисправной стереосистемой, я сквозь сон пожелала им благополучно потанцевать, повернулась на другой бок и… вписалась носом в прикрытую шерстью чешую. Только сейчас до меня дошло, что если бы даже вечеринка была, то она явно до меня бы не донеслась: в этой квартире звукоизоляция была потрясающая. Еще до меня дошло, что я уткнулась лицом в ляжку Бэрри, которая повернулась ко мне задом и накрыла своей полудраконистой тушей мобильный.
Мобильный!
— Бэрри! — рыкнула я, и виари подскочила, а я выдернула из-под нее смартфон.
Который, разумеется, уже перестал звонить, и на нем значился пропущенный от Гроу.
Так я не ругалась уже давно: разбитый дисплей не реагировал, когда я лезла в контакты и пыталась набрать номер. С пятого раза у меня получилось, и я села на постели, чувствуя, как в ритм гудкам колотится сердце.
— Привет. — Голос не слушался, потому что я не ожидала, что Гроу включит видеосвязь. И уж тем более не готова была увидеть идущее трещинами изображение.
Первое, что бросилось в глаза — таэрран на нем нет, а еще он выглядел так, как человек, который не спал всю ночь. Точнее, он и не спал всю ночь.
— Он в коме. Прогнозы неутешительные.
Он произнес это слишком спокойно, и под этим «слишком спокойно», которое я хорошо изучила, крылось столько всего, что мне стало нечем дышать. Вместе с дыханием пропал и голос, потому что я совершенно не представляла, что говорить в таких ситуациях. Дурацкое: «Мне очень жаль», «Все будет хорошо» и прочую чешуйню в том же ключе?
Я поднялась и отошла к окну.
— Джерман, я приеду, — сказала я и поразилась тому, как спокойно звучит мой голос. — Сейчас мне нужно утрясти один вопрос с Леоной, но я все решу и приеду, мне просто…
— Не стоит, Танни.
Не стоит? Что значит не стоит?
— Все кончено.
Что?
— Между нами, Танни. Мы расстаемся.
Наверное, я еще сплю, подумалось мне. Сплю, и мне снится очередной бредовый кошмар, потому что не может же это быть так — походя, между делом, в день, когда его отец попал в страшную аварию?
— Джерман, ты…
— Ты была права. Таэрран не для меня, поэтому я остаюсь в Ферверне.
— Разумеется, ты остаешься в Ферверне. Твой отец…
— Нет, это никак не связано с моим отцом. — Из-за разбитого дисплея создавалось впечатление, что я смотрю на осколки того, кого люблю. — Просто мне нужно кое-что другое.
— Я тебе не верю, — сказала я, вглядываясь в стену за его спиной: судя по всему, это был холл для ВИП-клиентов в больнице или что-то вроде того.