Сколько времени мне потребуется, чтобы прийти в себя.
Завтрак пролетел быстро, или мне так показалось. По крайней мере, я лишь изредка выныривала из транса собственных мыслей, в омут которых меня то и дело затягивал приближающийся разговор с Мэррис. По коже тянуло сквозняком, хотя взяться в столовой ему было неоткуда. Даже теплый ветер, врывающийся в раскрытые арки окон, сейчас казался северным.
Я не съела, кажется, и трети того, что появлялось у меня на тарелке, а то, что съела, проглотила, не почувствовав вкуса. Исключительно для того, чтобы не привлекать к себе еще больше внимания, запила обычно нежно любимое мной воздушное тесто с прослойкой из ягод травяным настоем и сложила руки на коленях.
До той минуты, пока не услышала голос Мэррис:
— Спасибо за чудесную компанию, девушки. Местари Ильеррская, задержитесь, пожалуйста.
Она все поняла верно.
Я ждала этих слов, но сейчас они вонзились мне в сердце подобно ледяному взгляду Флангеррманского. Понимая, что только я, именно я и никто кроме меня, сейчас могу все испортить, отбросила остатки чувств и поднялась.
— Оставьте нас, — попросила я нэри, и мой голос прозвучал как чужой.
Девушки вышли, слуги собрали скатерти, вынесли остатки посуды и прикрыли за собой двери, а Мэррис вопросительно взглянула на меня.
— О чем ты хотела поговорить, Теарин?
— Мне нужна твоя помощь. — Этот голос по-прежнему был чужим, да что там, я сама сейчас была себе чужой. Тем не менее говорила жестко, уверенно, твердо. — Настой, чтобы прервать беременность.
Мэррис не изменилась в лице, напротив. Тот же взгляд, которым она держала меня до моей просьбы, и то же самое сосредоточенное выражение лица, словно высеченного из камня.
— Назови мне хотя бы одну причину, Теарин, — вкрадчиво произнесла она, — по которой я сейчас не отведу тебя к местару.
— Ибри.
Эту причину я держала в уме с самого начала, и Мэррис была моим единственным спасением. Как это ни странно, но Ибри тоже.
— И вторая — ее ребенок. Они оба дороги тебе, о причинах мне остается только догадываться. — Я спокойно смотрела в глаза распорядительнице, хотя внутри творилась огненная буря. — Сама понимаешь, что с появлением у меня ребенка все изменится.
— Но ты этого не хочешь? — У Мэррис чуть дрогнула бровь.
— Нет. Мой ребенок не родится в неволе.
— Неволя — понятие относительное.
— Оставим философию. Ты поможешь мне или вместе пойдем к местару?
Да, я рисковала. С самого начала, лежа в своей комнате и с трудом сдерживая рвущийся из груди не то вой, не то рык, я знала, что, раскрывая свою тайну Мэррис, рискую всем. Вполне возможно, что даже жизнью (реакцию Даармархского на такое предсказать я не могла), свободой и своей и того, кто еще не родился. Тем не менее распорядительница была и оставалась единственной, кто мог мне помочь.
— Я достану отвар, — произнесла наконец она.
Ее голос вспорол тишину и надорвал что-то во мне. Что-то странное, тонко лопнувшее, как струна прайнэ.
— Но если об этом станет известно кому-то еще…
— Не станет, — отрезала я. — Об этом знаем только мы с тобой.
Мэррис кивнула и, подобрав юбки, стремительно прошла мимо меня. Легкий шлейф пряного аромата ударил в сознание, вытряхивая из оцепенения, и я направилась следом за распорядительницей, отсчитывая каждым шагом удары сердца. Внутри воцарилась какая-то странная пустота: совсем не такая должна быть после победы, но победительницей я себя не чувствовала. Я вообще ничего не чувствовала, когда вышла вслед за Мэррис из зала и увидела не только своих нэри, но и Джеавир с ее сопровождающими.
— Теарин. — Девушка подошла ко мне и взяла за руки. — Что она сказала? Тебя же не…
— Нет. — Я покачала головой, и Джеавир судорожно вздохнула.
— Я так рада! Когда сегодня пришли и сказали, что нужно собираться на завтрак… Ведь обычно мы завтракали у себя. Я подумала, что случится что-то очень серьезное.
Джеавир еще что-то говорила, но часть ее слов безвозвратно утекала в никуда. Я вдруг поняла, что сегодня утром оделась, но совершенно не удивилась тому, что мы приглашены на завтрак. То-то Лирхэн, должно быть, изумилась, что я даже ничего не спросила. Обычно претендентки собирались вместе только за обедом и ужином, а утром ели в своих покоях, но я забыла даже об этом. Я забыла вообще обо всем, и в голове сейчас царила пустота.
Такая же, как и в сердце.
Наверное, так и должно быть, чтобы было легче… потом.
— О чем она говорила? — спросила Джеавир, когда мы все-таки двинулись сквозь анфиладу.
Нэри чуть отстали, чтобы позволить нам поговорить, и сейчас это не казалось мне лишним. Мне нужно было говорить. Хоть с кем-то. Хоть о чем-нибудь.
— О том, что мне стоит вести себя осторожнее, — солгала я легко.
— Тебе действительно стоит быть осторожнее, — вздохнула она. — Но… что все-таки случилось вчера? Если не хочешь говорить, я пойму.
— Мы с местаром не сошлись во мнениях.
Девушка приподняла брови.
— И ты ему об этом сказала?!
— Не имею привычки молчать, когда меня что-то не устраивает.
— Опасное качество для правительницы.
Я еле удержалась от смешка. Второй раз за утро мне намекают на правительницу, но если Флангеррманский говорил об этом с издевкой, то Джеавир — совершенно серьезно.
— Быть правительницей вообще опасно, — ответила я.
Джеавир покачала головой.
— Ты удивительная, Теарин, — произнесла она, наконец нарушив долгую паузу, — я бы так не смогла.
— О, уверяю, смогла бы. Если бы тебя довели.
Девушка закусила губу, а потом рассмеялась.
Улыбнуться в ответ у меня не вышло, да я и не пыталась, но Джеавир, кажется, этого не заметила. Доверительно подавшись ко мне, она прошептала:
— Может, пройдемся по парку?
Мне были запрещены прогулки, но сегодня я уже достаточно искушала судьбу, чтобы бояться такой мелочи, как гнев местара.
— Тебе нравится «Сердце Аринты»?
— Нет, — почему-то шепотом продолжила Джеавир. — Я хочу подняться в Верхний сад.
— В Верхний? Где проводили время наложницы?
— Да! Это же так интересно. — Глаза ее сверкнули. — Побывать там, где… ну, ты сама понимаешь, и…
Джеавир вдруг осеклась и нахмурилась.
— Прости, — пробормотала она. — Я не подумала. Конечно же пойдем в «Сердце Аринты».
Я пожала плечами.
— Если ты хочешь посмотреть Верхний, пойдем туда.
Она пристально взглянула на меня. Пожалуй, чересчур пристально.