Осень ацтека - читать онлайн книгу. Автор: Гэри Дженнингс cтр.№ 98

Для танцев в честь Старца и Праматери или в честь не столь давно усопших предков мужчины надевали веерообразные головные уборы, но не из перьев, а из колышущегося тростника. Танцы, призванные отгонять злых духов чапайекам, исполнялись в отвратительных, вырезанных из дерева и обмазанных глиной масках, причём вы не нашли бы и двух, похожих одна на другую. Ну а отмечая победу над врагом — или просто предвкушая её, — воины танцевали в шкурах койотов, вдобавок нацепив зубастые головы мёртвых животных.

Существовал у йаки и особый танец, исполнявшийся только одним человеком, лучшим танцором деревни. Этот танец считался верным средством привлечь дичь, и прибегали к нему в тех случаях, когда засуха или эпидемии опустошали обычные места охоты. Надо признать, это было и вправду впечатляющее зрелище, доставлявшее тем большее удовольствие цивилизованному человеку, что в данном случае плясун обходился без какой-либо «музыки». Абсолютно нагой мужчина прикреплял ремешками к своей голове голову самого красивого, какого только удавалось добыть, оленя с роскошными ветвистыми рогами, брал в обе руки по искусно вырезанной деревянной погремушке (они тарахтели в такт его движениям) и принимался выделывать коленца, то подпрыгивая на манер вспугнутого оленя, то приплясывая, как беззаботный оленёнок, то припадая к земле, подобно крадущемуся шакалу, то вскидывая голову, в подражание высматривающему добычу охотнику. Бывало, что плясуну приходилось исполнять этот танец до изнеможения, много ночей кряду, прежде чем какой-нибудь разведчик докладывал, что дичь наконец вернулась в свои обычные места обитания.

Вождь Танцев объяснил мне через Г’нду Ке, что танец, привлекающий дичь, действует лучше всего в том случае, если танцор исполняет его вокруг жертвенной «оленихи». С этой целью женщину туго заматывают в оленью шкуру, а после исполнения танца, как настоящую олениху, убивают, свежуют, расчленяют, готовят и поедают. Причём за трапезой мужчины облизывают губы и довольно причмокивают, чтобы лесная дичь уловила их благодарность.

— К сожалению, — признался мне вождь, — в последнее время майо не совершали набегов на чужие деревни с целью похищения женщин, так что я, увы, не могу порадовать гостей столь восхитительной церемонией. Конечно, тут полно женщин майо, но все, от кого не жалко избавиться, — последовал кивок в направлении Г’нды Ке, — слишком жёсткие, несвежие и костлявые, чтобы с наслаждением есть их, облизывая губы.

Г’нда Ке умудрилась принять обиженный вид и надуться, оттого что к ней даже в этом случае проявили неуважение.

Меня совершенно не смущало, что мужчины йаки, по причинам, представляющимся мне нелепыми, проводят полжизни в танцах. Главное, что вторую половину жизни они предаются свирепому, яростному кровопролитию, а ведь именно это мне и требовалось. Когда Г’нда Ке перевела мои слова пятерым йо’онут, они весьма приятно удивили меня, откликнувшись на моё предложение с большей охотой, чем некоторые из вождей рарамури.

— Белые люди... — пробормотал вполголоса один из старейшин. — Да, мы слышали о белых людях. Наши сородичи, то’оно о’отам, утверждали, что некоторые из чужеземцев забредали в их страну. Более того, они утверждают, будто даже видели однажды чёрного человека.

Другой старейшина пробурчал:

— И куда только катится мир? Все люди должны быть одного цвета. Такого, как мы.

Третий засомневался:

— А как нам узнать, правду ли говорили эти выродки из народа Пустыни? Будь они настоящими йаки, они не преминули бы снять с этих диковинных существ скальпы, чтобы доказать их существование.

— Но мы ведь никогда не видели скальпов коварных чапайекам, — возразил четвёртый, — однако прекрасно знаем, что они существуют. Хотя уж они-то и вовсе не имеют цвета — эти невидимые злые духи.

А пятый старейшина, отвечавший за военное дело, заявил:

— По моему разумению, нашим воинам будет полезно, разнообразия ради, сразиться к кем-нибудь кроме своих же родичей.

— Согласен, — поддержал его Вождь Танцев. — Давайте отправимся все. А в деревне оставим только Танцора Оленя и ещё нескольких, чтобы было кому почтить Старца с Праматерью.

— Но ведь ещё надо отгонять чапайекам, — вставил Хранитель Обычаев.

— Таге или иначе, но, уж конечно, все люди с нормальным цветом кожи должны объединиться, чтобы истребить этих безобразных пришельцев, — заявил Хранитель Веры. — Я предлагаю взять в предстоящий поход наших родичей опата и кайта.

Старейшина, отвечавший за военное дело, заговорил снова:

— А почему бы не призвать ещё и дальних родичей то’оно о’отам? Это будет самый величественный союз соплеменников. Да, именно так мы и сделаем.

Таким образом, на совете старейшин было решено, что Бакум пошлёт воина, «несущего жезл перемирия», дабы тот распространил мой призыв по всем Восьми Священным Городам, а другого посланца направит к живущему на отшибе народу Пустыни. В ответ на подобное великодушие я пообещал, что один из моих воинов сопроводит всех мужчин йаки на юг, к месту нашего сбора в Шикомотцотле, тогда как другой останется здесь, в Бакуме, чтобы, когда явятся воины народа Пустыни, показать дорогу и им. Кроме того, я предложил по прибытии всех этих йоим’сонтаом в Шикомотцотль снабдить их обсидиановым оружием, намного превосходящим кремнёвое. Принять проводников старейшины согласились, но менять оружие с негодованием отказались, заявив, что предпочитают воевать теми же средствами, какими воевали все их многочисленные предки, включая и самого Старца. Мне достало благоразумия не возражать.

Я был очень рад тому, что мы так быстро достигли соглашения, ибо почти сразу после этого памятного разговора остался без переводчика. Г’нда Ке заявила, что чувствует себя настолько плохо, что неспособна даже к переводу, причём правдивость этих слов подтверждалась её болезненным видом. Она так побледнела, что кожа её приобрела почти такой же цвет, как у белой женщины, отчего бесчисленные веснушки стали ещё больше бросаться в глаза. Дело дошло до того, что отвечавший за хозяйство старейшина и помыкавшие Г’ндой Ке женщины выделили ей конической формы тростниковую хижину и оставили её в покое. Надо полагать, все решили, что она, поскольку точно не была на сносях, вознамерилась умереть, но я, хорошо зная Г’нду Ке, отмёл эту мысль. По моему разумению, её отвратительное самочувствие либо представляло собой очередную уловку, либо являлось следствием крайнего раздражения, вызванного тем, что соплеменники приняли меня, ацтека, куда более уважительно и радушно, чем её.

Ожидая, пока соберутся все остальные ветви йаки, Мачиуиц, Акокотли и я обучали воинов майо из Бакума. Мы проводили с ними учебные битвы, используя своё обсидиановое оружие, с тем, чтобы приучить майо отражать такого рода атаки с помощью их традиционного, весьма примитивного вооружения. Разумеется, наша цель заключалась не в том, чтобы научить йаки противостоять воинам моей собственной армии. Просто у меня не было сомнений в том, что, когда боевые действия развернутся по-настоящему, испанцы призовут под свои знамёна давних союзников из народов Сего Мира. Таких, например, как тлашкалтеков, изначально помогавших белым людям в низвержении Теночтитлана. И эти союзники наверняка будут вооружены не аркебузами, но мечами макуауитль с обсидиановыми лезвиями, копьями, дротиками и стрелами.