– Ну, ведьма лесная! – недовольно фыркнула Анна. – Прикинется девкой, а схватишь ее за косу – старуха.
– А вот я попытаю! – вдруг гаркнул Егор, срываясь с места так резко, что Аннушка едва удержалась на ногах. – Поймаю и попытаю!
Зазевавшаяся Алена пришла в себя, когда Егор был уже почти рядом, и молча метнулась в сторону.
– Вижу! Вижу! Стой! – торжествующе завопил Егор, и Алена с досадой подумала, что надо было просто упасть в кусты и отлежаться, пока он не проскочит мимо, а теперь ее белая рубаха отчетливо видна в темноте, и жаркое дыхание почти на ее плечах, и ей нипочем не уйти от него, такого прыткого, быстроногого…
Только подумала – а он уже схватил ее за косу, развевающуюся за спиной, намотал на руку, притянул к себе.
Алена тихо ахнула от боли и злости, но подчинилась: как бы косу не оторвал!
– Егорушка! – жалобно закричала издали Анна. – Где ты?
Егор чуть ослабил хватку, так что Алена смогла оглянуться – и увидеть, как он помотал головой: молчи, мол!
– Нашел ведьму? – плаксиво окликнула Анна. – Нашел, Егорушка?
– Нашел, нашел, – чуть слышно прошептал тот, и Алена увидела, как блеснули его зубы: он улыбался. – Шел, нашел…
– Потерял, – докончила Алена всем известную считалку про лешего и рванулась что было сил, рискуя половину волос оставить в руке Егора. Она не ошиблась: от неожиданности его пальцы разжались – и выпустили косу. Однако он тут же спохватился – и ринулся за Аленой, бегство которой окончилось, едва начавшись: она наступила на подол – и повалилась на землю.
Егор тут же споткнулся, рухнул на нее. Алена слабо вскрикнула – и лицо Егора склонилось над ней с озабоченным и враз насмешливым выражением:
– Что? Костыньки поломал?
– Егорушка-а! – не дал ей ответить истошный вопль Анны. – Куда это ты запропал? Или тебя ведьма на Лысую гору унесла? – И она запела, словно пытаясь дрожащим голосом разогнать свои страхи:
Зарождалися три ведьмы
На Петра да на Ивана:
Первая ведьма закон разлучает,
Другая ведьма коров закликает,
Третья ведьма залом ломает!
Алене от ее голосишка стало вдруг так смешно, что не удержалась – залилась мелким хохотом. А когда почувствовала, как сотрясается от такого же хохота мужское тело, крепко придавившее ее к земле, – и вовсе зашлась. Егор уткнулся лицом в Аленино плечо, выдыхал жарко, тяжело:
– Ой, не могу! Чего ж ты хохочешь-то?
– А ты? – задыхаясь, чуть не плача, спрашивала шепотом Алена. – А ты чего?
– Ну и ладно! – вдруг донесся до них деловитый оклик Аннушки. – Ну и пусть… – И слышно стало, как она побежала под берег, громко распевая:
Вы катитесь, ведьмы,
За мхи, за болоты,
За гнилые за колоды,
Где люди не бают,
Собаки не лают,
Куры не поют —
Вам там и место!
«Куры не поют» почему-то было уж вовсе невмоготу смешно, однако ни у Алены, ни у Егора больше не было сил хохотать, и они просто лежали, с трудом переводя дыхание.
Успокоилась над ними, в вершинах, всполошившаяся было птица, и кузнечики примолкли, но беленькая кашка, склонившаяся к лицу Алены, пахла по-прежнему сладко-сладко, и видно было, как трепещут звезды в прозрачной ночной выси.
Егор чуть приподнялся, с улыбкой вглядываясь в глаза Алены:
– Ты и правда ведьма?
– А тебе-то что? – лениво усмехнулась она. – Какая твоя забота?
– Да я, вишь, ни разу с ведьмами не целовался, – дернул он плечом, склоняясь еще ниже. – Пробовать боюсь.
– Боишься – так не целуйся, – с обидой попыталась вывернуться Алена. – Я вот тоже с трусами никогда не целовалась!
– Да ну?! – преувеличенно удивился Егор, опираясь на локоть и придавая своему лицу выражение великого любопытства. – А с кем же ты целовалась, скажи на милость?
– Ну… – растерялась Алена, которой, правду сказать, этого в жизни своей еще не приводилось делать. – С разными…
– С храбрецами-удальцами? – уточнил Егор. – Э, да ты лихая девка, я погляжу! А что ты еще с ними делала? – Словно невзначай он положил руку ей на грудь, и Алена замерла, ощутив, как взбугрился, ознобно встопорщился сосок. Заметил он? Нет? Как же не заметить, когда этот предательский бугорок уперся ему в самую ладонь!..
По счастью, Егор тотчас убрал руку, поправляя что-то у себя в одежде, и Алена быстро перевела дыхание. Только теперь она поняла, в какую опасную игру заиграла с этим не в меру веселым парнем. Разрезвились, как дети, а поди знай, что у него на уме! Только оттого, что он не в меру схож с воспоминанием детских лет, Алена держится с ним как подружка. Но что он подумает о девке, вольно валяющейся с ним на лесной поляне под покровом ночи? Что уже подумал? Нет, надо немедля встать и отделаться от наглеца. Пускай догоняет свою Аннушку: ведь понятно же, что его просто раззадорила смелая незнакомка, в то время как сердце его принадлежит другой.
Она коснулась его груди, пытаясь оттолкнуть, – и вздрогнула: под ладонью словно бы рваная борозда, которая прощупывается даже сквозь жесткий кумач.
– Ох, Господи! – тихо вскрикнула она. – Что ж это у тебя, Егорушка?!
Он ласково дунул ей в лоб, убирая разметавшиеся кудряшки:
– Ишь ты – Егорушка… Знаешь меня, что ль? А ты кто? Из какой деревни?
Алена поняла, что он намеренно уводит разговор.
– Зубы мне не заговаривай! – сказала сердито. – Рана у тебя там. Я помочь могу – я ведь лекарка! Шрам, что ли?
– Шрам давний, уж давно не болит. Медведь когтем царапнул. Хотел насквозь порвать, да Господь уберег, послал ангела… Ничего, теперь уж не больно – давно не больно. И бабам не боязно, иным даже нравится. Хошь поглядеть?
Словно бы иголочка кольнула Алену в сердце. Нет, это змейка-ревность ужалила. Отчего-то нестерпимо было думать про всех, с кем он так лежал, балагурил… уходил. Сейчас и от нее уйдет, и больше не будет этой тяжести, придавившей Алену к земле, – такой теплой, такой родной тяжести. И забудет о ней, и возьмет он другую за руку, поглядит ей в глаза так же долго, молчаливо, а потом вдруг скользнет губами по щеке и, вздохнув глубоко, словно решившись на что-то отчаянное, припадет к ее губам жадно, неутоленно…
Алена словно бы лишилась чувств в этом внезапном поцелуе. Но нет! Напротив, все чувства ожили, пробудились: никогда она так остро не чувствовала благоуханную земную твердь, в которую еще настойчиво вжимало разгоряченное мужское тело, и впервые запах не только трав и цветов касался ноздрей Алены, но и незнакомый, резкий мужской дух.
Он оскорблял ее – и ласкал. Заставлял задержать дыхание – и в то же время вдыхать все глубже. Отвернуться – и приникнуть, пытаться вырваться – и держаться крепче и крепче…