Сгорая со стыда, Аннабел повернулась к Лилиан, которая, хоть и разрумянилась, все же сохраняла удивительное самообладание.
— Подумать только, что именно они из всех мужчин нас застукали! — сокрушенно вздохнула Аннабел.
— Такому высокомерию можно только позавидовать, — сухо заметила Лилиан. — Оно культивируется годами.
— Ты это о ком? О мистере Ханте или лорде Уэстклифе?
— Оба хороши. Хотя чванство графа может и перевесить спесь мистера Ханта, что я называю поистине впечатляющим свойством.
Девушки обменялись взглядами, выражавшими искреннее пренебрежение к бежавшим с поля боя противникам. Аннабел вдруг заразительно расхохоталась.
— Похоже, нам удалось их удивить!
— Далеко не так, как им — нас, — уверила Лилиан. — Вопрос в том, как нам теперь смотреть им в глаза.
— Скорее уж как им смотреть в наши, — парировала Аннабел. — Мы занимались своими делами и никуда не лезли. В отличие от них.
— Как ты права… — начала Лилиан и осеклась, услышав жуткие сдавленные звуки, доносившиеся с места пикника. На одеяле извивалась Эви. Дейзи, подбоченившись, стояла над ней.
Поспешив к подругам, Аннабел сочувственно спросила Дейзи:
— Что с ней?
— Не вынесла унижения. Сгорела со стыда. Теперь у нее припадок.
Эви каталась по одеялу, прикрывая салфеткой лицо. На виду оставались только уши цвета маринованной свеклы. И чем усерднее она пыталась сдержать смех, тем сильнее он рвался наружу, пока Эви не стала задыхаться.
— Ч-что за прекрасный способ поз-знакомиться с играми на св-вежем воздухе, — выдавила она и снова закатилась беспомощным смехом.
Все трое стояли над ней, не зная, что делать. Наконец Дейзи бросила на Аннабел многозначительный взгляд.
— Вот это, — уведомила она, — и есть истерический припадок.
Саймон и Уэстклиф бешеным галопом удалялись от луга и придержали коней, только оказавшись на лесной дороге. Прошло добрых пять минут, прежде чем они вновь обрели дар речи. Перед глазами Саймона стоял образ точеной фигурки Аннабел, облаченной в старенькое бельишко, успевшее сесть от бесчисленных стирок. Хорошо еще, что они не оказались один на один в подобных обстоятельствах, ибо Саймон не был уверен, что оставил бы ее, не решившись предварительно на какое-нибудь варварство.
За всю свою жизнь он ни разу не испытывал столь мощного желания, как в тот момент, когда увидел полуодетую Аннабел. Его едва не одолел страстный порыв спрыгнуть с коня, схватить девушку в объятия и отнести на мягкую травку. Он не мог представить более безбожного искушения, чем вид ее роскошного тела, шелковистой кремово-розовой кожи, выгоревших на солнце золотисто-каштановых волос. Залитая румянцем, она выглядела очаровательно стыдливой. Ему хотелось зубами и пальцами сорвать с нее убогие обноски, расцеловать с головы до пят, попробовать на вкус все сладкие потайные местечки…
— Нет, — буркнул Саймон, чувствуя, как закипает в жилах кровь. Нельзя позволять себе предаваться подобным мыслям, иначе желание, которое он до сих пор держал в узде, сделает дальнейшую скачку невозможной.
Смирив собственную похоть, Саймон глянул на Уэстклифа, казалось, погруженного в глубокое раздумье. Странное состояние для человека, не любившего предаваться грустным мыслям.
Их дружба насчитывала почти пять лет. Они встретились на ужине, устроенном прогрессивным политиком, с которым были оба знакомы. Властный отец Уэстклифа к тому времени умер, и на плечи Маркуса, теперь уже нового графа, легла обязанность заботиться о делах семьи. Разбираясь с финансами, он обнаружил, что, несмотря на внешнее благополучие, положение не слишком блестяще, совсем как у неизлечимо больного пациента, который, однако, на вид кажется совершенно здоровым. Встревоженный постоянными потерями, на которые указывали счетные книги, граф понял, что необходимы перемены. Он решил избежать судьбы других аристократов, тративших жизнь на сбережение остатков постоянно уменьшающегося фамильного состояния. В отличие от любовных романов, описывавших, как растленная знать теряет богатство за игорными столами, современные аристократы были не столько порочными развратниками, сколько плохими финансистами. Неумелые вложения, старомодные взгляды и неудачные предприятия медленно подтачивали их состояния и позволяли новому процветающему классу промышленников подниматься до самых высоких ступеней общества. Любой человек, пренебрегающий влиянием научных открытий на экономику, был обречен на разорение, а Уэстклиф не имел желания оказаться в числе неудачников.
Когда они только подружились, не было сомнения в том, что оба используют друг друга, чтобы добиться своей цели. Уэстклифу было необходимо финансовое чутье Саймона, а тому хотелось войти в светское общество. Но, познакомившись ближе, они поняли, что имеют больше общего, чем казалось ранее. Оба были заядлыми лошадниками и охотниками. И оба были бескомпромиссно честны, хотя Уэстклиф старался проявить больше деликатности в неприятных ситуациях. У обоих не было времени часами болтать в гостиных о поэзии и сентиментальных материях. Они предпочитали иметь дело с очевидными фактами и проблемами и, разумеется, с удовольствием обсуждали существующие и будущие деловые предприятия.
Поскольку Саймон был частым гостем в Стоуни-Кросс и постоянным посетителем Марсден-Террейс, лондонского дома Уэстклифов, остальные друзья графа постепенно приняли его в свой круг. Для Саймона оказалось приятным сюрпризом то открытие, что он был не единственным простолюдином, которого Уэстклиф считал близким другом. Граф, похоже, предпочитал общество людей, чье видение мира не было ограничено стенами аристократических поместий. Мало того, Уэстклиф иногда говаривал, что был бы рад отказаться от титула, будь такое возможно, поскольку не поддерживает понятия наследственной аристократии. Саймон не сомневался, что высказывания друга были искренними, но до Уэстклифа никогда не доходило, что все привилегии вместе с принадлежащими ему властью и обязанностями были неотъемлемой частью его существования. Как владелец старейшего и наиболее почитаемого в Англии графства, Маркус был рожден, чтобы служить долгу и традициям. Он жил организованной, подчинявшейся строгому расписанию жизнью и был самым дисциплинированным из всех знакомых Саймона.
Но сейчас обычно трезвый и хладнокровный граф был взволнован.
— Черт! — воскликнул он наконец. — Я иногда веду дела с их отцом. Как теперь мне встречаться с Томасом Боуменом без того, чтобы не вспомнить, что я видел его дочь в одном белье!
— Дочерей, — поправил Хант. — Они обе были там.
— Я заметил только ту, что повыше.
— Лилиан?
— Да, ее.
Уэстклиф свирепо нахмурился.
— Господи Боже, неудивительно, что они не замужем. Настоящие дикарки, даже по американским стандартам. И как эта женщина со мной разговаривала! Можно подумать, это я должен стыдиться того, что прервал их языческое веселье…