А когда он принес стойку, чтобы поставить над огнем и повесить чайник, то смеялся. Рана у него заживала даже быстрее, чем у меня.
– Знаешь, почему я смеюсь? – сказал он. – В большинстве миров Они пустили слух, будто меня наказали за то, что я научил людей зажигать огонь. По-моему, что-то знают только в мире Уквара, да и то лишь половину правды.
– В мире Хелен? – спросил я.
– Да, – ответил он. – Если бы ты рассказал обо мне Хелен, мы с тобой никогда не попали бы сюда.
Было приятно сидеть у разгоревшегося костра, да еще и на солнышке. Мы ели фрукты и ждали, когда закипит чайник. Но поначалу я так волновался, что даже не чувствовал вкуса.
– Что же Они теперь сделают? Они же знают, что вы на свободе? – спросил я.
– Они ничего не могут сделать, – сказал он. – Нам некуда спешить. Они способны лишь надеяться. К сожалению, Они лишь узники надежды.
Он так сказал про «узников надежды», словно это все объясняло.
– Если можно, расскажите подробнее, – попросил я.
Он сунул в рот кусочек кремообразного фрукта и вытер руки о лохмотья.
– Конечно, – сказал он. – Ты побывал в их Реальном Месте. Ты знаешь, как устроена система миров. Ты говоришь, что миры – это как множество отражений стеклянной комнаты. Ты знаешь почти все, что узнал я в самом начале. За одним исключением. Когда я все это выяснил, каждый мир был Реальным Местом для самого себя. И для тех, кто не ходит по Цепям, миры такими и представляются. Но теперь это не так, и все по моей вине.
Некоторое время он смотрел, как пламя лижет поленья, – сидел, обхватив колени руками, на которых еще виднелись следы от оков.
– Я заслужил наказание, – продолжил он. – Я увидел, что если на какое-то место смотреть снаружи или просто вспоминать его, оно становится менее реальным, а еще – если кто-то селится в каком-то месте и называет его Домом, оно становится самым что ни на есть реальным. Ты сам видел, как выцвела эта долина, поскольку меня здесь не было очень давно. И вот мне пришло в голову, что если изъять реальность из миров, можно собрать ее всю в одном месте. А изъять реальность можно, если кто-то, для кого все миры – Дом, больше никогда никуда не попадет, а будет их только вспоминать. И я проболтался об этом кое-кому из Них.
– И что потом?.. – спросил я.
– Потом, – ответил он, – Они удалились подумать. Они не глупы, хотя и не совершают открытий самостоятельно. Они поняли, что могут воспользоваться этим открытием, точно так же как впоследствии пользовались машинами и прочими изобретениями человечества. Через некоторое время Они вернулись и сказали: «Мы хотим проверить эту твою теорию. Мы хотим, чтобы ты и был тем, кто помнит все миры». И я осознал, как ошибался. «Дайте мне время подумать», – попросил я и помчался рассказывать о своей теории людям. Это было трудно, поскольку далеко не все были готовы мне поверить. Но обитателей мира Уквара я заставил прислушаться к моим словам и многому успел их научить, прежде чем Они настигли меня. В те времена еще не было никаких правил. Они были сильнее меня. Приволокли меня обратно, сюда, и приковали к скале, как ты видел, и сказали: «Не бойся. Это не навсегда. Важно, чтобы ты это знал. Мы просто хотим проверить, правда ли то, что ты говоришь». А я сказал: «Это правда. Нет нужды приковывать меня». А Они ответили: «Нет, есть. Если ты будешь прикован, рано или поздно найдется тот, для кого все миры нереальны, и он придет и освободит тебя. А твоим якорем будет надежда, что он придет». И это, конечно, тоже была правда. А потом Они ушли, но оставили орла, чтобы он напоминал мне о Них.
Я посмотрел на его рану, от которой уже остался только скверного вида красный порез.
– А вот незачем Им было насылать на вас еще и орла, – сказал я. – Это, если хотите, уже товар в нагрузку получается!
– Нет-нет, – возразил он. – Это было напоминание, как якорь. Без орла я бы впал в апатию и утратил надежду. Понимаешь, одна лишь надежда удерживала меня. Надежда – тоже память, только обращенная в будущее. Знаешь ли ты, что мое имя означает «Прозорливый»? По-моему, Они нашли это забавным. Они знали: пока у меня остается надежда, что ты придешь и освободишь меня, я не смогу освободиться сам. Пока у меня оставалась надежда, Они сохраняли за собой свое Реальное Место и играли в нереальные миры. Я не мог даже надеяться, что когда-нибудь оставлю надежду, потому что это все равно была надежда. А когда ты пришел во второй раз, надежда вспыхнула во мне с такой силой, что я даже не отваживался говорить. Я не смел показать тебе, как сильно я надеюсь на тебя.
– Неудивительно, что голос у вас был такой взвинченный, – заметил я.
Тут закипел чайник, и крышка на нем запрыгала, выпуская в небо облачка пара.
– Прекрасно. Теперь можно и помыться. Но сначала попьем горячего. А затем я переоденусь во что-нибудь приличное. Только, к сожалению, у меня нет подходящей одежды для тебя.
– Ничего, я уже почти обсох, – сказал я. – К тому же… – Я похлопал по рубашке там, где Ванесса нашила на нее лоскуток с нарисованным знаком «шен». – Я не могу обойтись без него. По-моему, это хорошая защита от Них.
Он встал, чтобы разложить какие-то травы из баночки по двум чашкам, уже стоявшим наготове. Он вел себя так, как будто и его никогда и не приковывали к скале – как будто он был совершенно здоров. Должно быть, он был очень сильный. Но тут он замер и посмотрел на меня поверх руки с баночкой, как будто я сказал что-то смешное.
– Он тебе не нужен. Тебе ничего не нужно. Как и прочим граничным скитальцам.
– Почему? – не понял я. – Объясните, пожалуйста!
Он оторвал кусок ткани от штанов, чтобы взять горячий чайник и заварить травы в чашках. Потом протянул мне чашку:
– Осторожно, очень горячо.
Он сел и отхлебнул из своей чашки. Похоже, отвар заметно прибавил ему сил. Лицо словно разгладилось, и на долину вокруг это тоже, кажется, повлияло. Теперь это и вправду было самое прекрасное место на свете.
– Правило о невмешательстве, – сказал он. – Ты сам упоминал о нем. Правило номер два.
– Хотите сказать, Они тоже обязаны соблюдать это правило? – спросил я. – Я думал, оно ихнее… то есть их!
Ох, и влетело бы мне от мамы, услышь она мою оговорку!
– Да, – ответил он. – Если играешь в игру, надо соблюдать правила, иначе никакой игры не получится. Судя по твоим рассказам, это правило Они соблюдали очень тщательно.
– Ой, да что вы говорите! – рассвирепел я. – Всего-навсего лишили меня Дома, друзей и нормальной жизни! А больше ничего!
– Так и было. – Снова стало видно, как он меня жалеет. – Пей отвар. Горячим он вкуснее.
Я отхлебнул зелья. Едва не обжегся. Отвар был жиденький, кислый, травянистый и по всем признакам мерзкий на вкус, но почему-то нет. Я в жизни не пробовал ничего прекраснее. От него сразу прояснилось в голове, а может быть, и появилось несколько новых мыслей, не знаю, зато знаю, что пока я пил, а он говорил, мне становилось все понятнее и понятнее. Адам верно уловил суть, когда говорил о нас, о скитальцах, но кое о чем мы даже не подозревали.