Змеи. Гнев божий  - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Миклашевская cтр.№ 60

* * *

– О-о-о, какие черти! – тянет Петр, едва завидев в дверях младшего братца.

Средний братец Леонид в это самое время потягивает горячий шоколад прямо из кастрюльки и давится при виде внезапно объявившегося родственника. Петр даже не думает помочь Лёне, и тот, хрипло булькая, сползает куда-то под стол.

– Соловка, сколько холер, сколько войн! – Петр хлопает младшенького по спине, но тот даже бровью не ведет.

– Отец где?

– А, папаня на работе, – протягивает Петруша. – Надо же кому-то заниматься семейным ремеслом, правда, Соловка?

Соловей не реагирует и на эту провокацию. Он обращается ко второму брату:

– Лень, мама где?

– Кхе-кхе… – доносится кашель из-под стола. – В саду… Кхе-кхе.

Большего Соловью и не нужно. Он оставляет ненавистных братьев наслаждаться компанией друг друга и, как будто не покинул отчий дом на без малого тысячу лет, по памяти сворачивает по темным извилистым коридорам, чтобы в конце концов попасть на задний двор.

Когда ты живешь у берегов кровавой реки, говорить о красоте в человеческом понимании этого слова не приходится. Это даже не сад в стиле семейки Аддамс, где на кустах наверняка была бы натянута паутина, а вместо бутонов распускались бы летучие мыши. Здесь вполне уютно, но… по-своему. Высокие изумрудно-зеленые кустарники сплетаются своими извилистыми ветками над головой, загораживая даже намек на небо, а из цветов здесь только желтые розы, скромно склоняющие головы в присутствии хозяйского сына.

Сад не то чтобы темный – скорее мрачный, и в любое другое время Соловей счел бы подобную атмосферу успокаивающей, но после долгого времени, проведенного под солнцем, он замечает, что все это заставляет его чувствовать себя подавленно.

Мать оказывается в самом дальнем углу сада. В руках железная лейка, в начавших седеть волосах – свежий желтый бутон. Если бы не эта седина, можно было бы даже подумать, что Соловей никуда не исчезал и не было всего этого расставания. Последнюю мысль подтверждает и заметно истончавший материнский голос:

– Соловка? Ты?

А он ли это? Он сам не знает ответа на этот вопрос, поэтому не знает, как на него ответить. Внешне – возможно. Да, он заметно возмужал с того раза, как они виделись в последний раз, но в целом не сильно изменился. А вот внутри этого пирога теперь совершенно иная начинка, причем настолько иная, что он не уверен, насколько эта женщина до сих пор вообще считает его своим сыном.

– Соловка, – повторяет она, будто заклинание.

Лейка падает на мягкую почву, а тоненькие ручки женщины обхватывают шею непутевого отпрыска. От нее пахнет землей и имбирем, хотя вполне возможно, что последнее ему кажется, потому что этот запах рожден воспоминаниями о том, как она каждый вечер заваривала имбирный чай с лимоном, – а не реальностью.

Мать теплая и хрупкая. Соловей сжимает ее в объятьях, но осторожно, чтобы не сломать. Ее крохотные рожки колются об его свежевыбритый подбородок. Не идти же домой как бомж, в самом-то деле.

– Я так рада, что ты вернулся.

Ни одного упрека, даже безмолвного.

– Привет, мам.

Сын никогда не становится слишком взрослым для матери, даже когда сам обзаводится семьей. Она всегда будет смотреть на него, как на то, что когда-то было частью ее самой, а она слишком сильная женщина, чтобы себя ненавидеть.

– Я хотел увидеть отца.

Слишком поздно понимает, что эти слова если и нужно было произнести, то позже. Слишком красноречиво разочарование в черных материнских глазах.

– Он скоро будет. Он…

– Да, знаю, работает: Петька мне уже сказал.

Она берет его за руки и ведет на деревянную скамейку, которая стоит в этом саду, сколько Соловей себя помнит. Будучи маленьким, он часто сидел на ней (тогда, правда, ноги не доставали до земли – не то что сейчас) и наблюдал за тем, как мать ухаживает за растениями. Старшие братья были слишком неусидчивые, а вот Соловья подобная картина всегда успокаивала.

– Ну, как твои дела? Мы с тобой так давно не виделись – даже не знаю, о чем тебя спросить.

Первое желание – рассказать о Вере и о жизни среди людей. О том, что они совсем не такие, как здесь принято думать; о том, что мы похожи на них больше, чем кажется.

Но слова о другом мире Соловей проглатывает вместе со встречным вопросом о том, как мать пережила его исчезновение.

– Все хорошо, мам.

– И у нас, – отзывается она, хотя поверит в это только слепец.

О чем разговаривать тем, у кого общее – только прошлое и кровь? Обсуждение полузабытого рано или поздно закончится, и тогда останется лишь неловкая тишина. Потому что на самом деле, если ты по-настоящему хочешь с кем-то быть, то будешь на связи, несмотря ни на что. Не жизнь разводит – мы сами.

– Ты так вырос.

Мать щупает его руки, будто Соловей – кусок мяса, из которого получится отличный бульон. А может, она думает, что под этой личиной скрывается другая, ведь ее сын не из тех, кто навещает матерей во время отпуска.

– Да.

Он тянется к ней и в то же время ненавидит себя за это. Она ведь его никогда не любила, по крайней мере, не так, как старших детей. И ему всегда хотелось спросить: «Почему? Почему, мама, тебе на меня наплевать?» Не равнодушие отца заставило его пуститься в бега – без отцовского одобрения он стал бы только сильнее, – а выражение лица матери, которая никогда не умела скрывать свои настоящие эмоции.

Он ведь даже на нее не похож: в отличие от Петра и Леньки – светлый, почти рыжий; с крупными руками и широким носом. Не то что мать: она – само изящество и утонченность. Сочетание бледной кожи и темных, почти черных волос придавало ей поистине аристократическое очарование, если у берегов кровавой реки вообще можно говорить о социальном делении.

Когда Соловей вырос, он ее простил. По крайней мере, думал, что простил, потому что сейчас при виде ее он вновь превращается в маленького мальчика, которому отчаянно хочется, чтобы его любило единственное существо в этой вселенной, которое обязано любить его безусловно: мать.

– Ну вот и славно, – первой нарушает тишину жена дьявола, как ни в чем не бывало подхватывает лейку и возвращается к своим кустам.

Соловей же продолжает прожигать спину матери, будто бы надеясь, что она вот-вот решится ему во всем признаться. Но даже столетия и столетия разлуки, кажется, совсем ее не отяготили.

Пусть, как она и сказала, он правда вырос, но рядом с ней он до сих пор наивный ребенок.

– Ты куда ускакал?

Старший брат хватает его за плечо, и Соловей не сразу успевает совладать с лицом.

– Так давно не виделись, а мы даже толком не обнялись!

И в подтверждение своей угрозы Петрушка со всей мочи стискивает Соловья в медвежьих объятьях.