Лавкрафт. Живой Ктулху - читать онлайн книгу. Автор: Лайон Спрэг де Камп cтр.№ 144

Затем Лавкрафт отправил ее по кругу своих друзей. В августе 1934 он говорил, что их отзывы его ободрили, но он все еще не предлагал рукопись, «чтобы избегать, насколько это возможно, внешней критики и отказов». «…Я не хочу получить отказ прямо сейчас» ^[585]. Так или иначе, он был уверен, что Райту рассказ не понравится.

Профессионалу это покажется невероятным, но повесть пролежала у Лавкрафта еще два года. Летом 1936 года он наконец-то отослал ее Райту вместе с другим рассказом, озаглавленным «Обитатель тьмы». Тот сразу купил оба.

«Тварь на пороге» – из среднего разряда лавкрафтовских произведений: хуже его лучших, но гораздо лучше рассказов, бывших обыкновением для «Виэрд Тэйлз». Лавкрафт более обычного уделил внимание персонажам, сама же повесть начинается типично: «Это правда, что я всадил шесть пуль в голову моего лучшего друга, и все же я надеюсь показать этим отчетом, что не являюсь его убийцей. Сначала меня назовут безумцем – безумнее того человека, которого я застрелил в его палате в Аркхэмском санатории…» ^[586]

Рассказчик, Даниэль Аптон, повествует об упомянутом «лучшем друге», Эдварде Пикмане Дерби. Его описание содержит автобиографический отрывок, уже процитированный в Главе III: «Он был самым необыкновенным ребенком-ученым, которого я когда-либо знал…»

Более обыкновенный Аптон зарабатывает на жизнь, женится и рождает сына. Он, однако, проявляет лавкрафтовские черты, вроде склонности к обморокам от потрясений. Параллели с собственной жизнью Лавкрафта заметны и в повествовании о юности Дерби: «В уверенности же в себе и в практических делах Дерби, однако, из-за своей изнеженности значительно отставал. Его здоровье улучшилось, но чересчур заботливые родители потакали его привычкам детской зависимости, так что он никогда не путешествовал в одиночку, не принимал независимых решений и не брал на себя какую-либо ответственность. Еще с ранних лет стало ясно, что он не будет способен на борьбу в бизнесе или профессиональной сфере…»

В Мискатоникском университете Дерби увлекается магическими верованиями вроде «Некрономикона». Его взрослые годы схожи с лавкрафтовскими: «К двадцати пяти годам Эдвард Дерби был поразительно образованным человеком и довольно известным поэтом и фантастом, хотя недостаток общения и обязанностей замедлил его литературное развитие, привнеся в его работы подражательность и чрезмерную книжность… Он оставался холостяком – скорее из-за застенчивости, инертности и родительской опеки, нежели из-за склонности – и вращался в обществе очень мало и без всякого интереса. Когда началась [Первая мировая] война, по состоянию здоровья и из-за укоренившейся робости он остался дома… Мать Эдварда умерла, когда ему было тридцать четыре, и на протяжении месяцев он был совершенно нетрудоспособен по причине некоего странного психологического заболевания. Тем не менее отец отвез его в Европу, и ему удалось отойти от своей болезни без видимых последствий. Потом он казался пребывающим в своего рода нелепом оживлении, словно частично избавившись от некой незримой неволи».

Дерби связывается с кружком распутных студентов и балуется черной магией. Он знакомится со студенткой по имени Асенат Уэйт – маленькой, темной и симпатичной, за исключением некоторой примеси «иннсмутской внешности». Она происходит из Иннсмута, где ее отец, Эфраим Уэйт, был известен как колдун. Асенат – сильная и волевая женщина, заявляющая, что посредством гипноза может обмениваться личностями с другими. Она добивается любви Дерби и выходит за него замуж. Затем выясняется, что Асенат использует свои способности, чтобы время от времени обмениваться душами со своим беспомощным мужем. Так называемая личность Асенат в действительности является личностью не дочери Эфраима Уэйта, а самого старого зловещего Эфраима…

Некоторые критики решили, что Асенат – литературное отображение Сони Грин. Некоторые сходства есть, особенно энергичное участие Сони в доведении отношений до свадьбы и ее стремление управлять мужем, как Асенат делает это в более буквальном смысле с Дерби.

Есть, однако, и множество отличий. Представляется вполне приемлемым рассматривать Асенат как составной продукт воображения Лавкрафта с примесью черт различных женщин, которых он знал, – матери, Сони и других.

Несмотря на то что Лавкрафт был всецело джентльменом, чтобы выразиться столь откровенно, можно предположить, что к тому времени он уже осознал, что человеком, причинившим ему больше всего вреда, была его мать. Его замечание о «частичном избавлении от некой незримой неволи» подтверждает эту мысль.

Остаток года Лавкрафт провел дома, за исключением кратких поездок в Кейп-Код и Плимут. Он писал о своем стремлении посетить Старый Свет. Он также говорил, что надеется совершить континентальное путешествие по Соединенным Штатам и встретиться со своими западными корреспондентами, среди которых были Смит и Дерлет. Он, однако, не поехал бы в Чикаго посмотреть Всемирную выставку 1933 года «Век прогресса», даже если бы смог себе это позволить, ибо ее «проклятые современные чудачества в архитектуре» были такими уродливыми, что «вызвали бы у меня тошноту до конца жизни» ^[587].

В конце года Лонги снова пригласили Лавкрафта в Нью-Йорк на Новый год. Лавмэн подарил Лавкрафту древнеегипетскую статуэтку ушебти из гробницы, статуэтку майя и деревянную обезьянку с острова Бали. Лавкрафт был очень обрадован, когда Абрахам Меррит, редактор «Херст» и автор таких прославленных фантазий, как «Корабль Иштар», пригласил его на обед в клуб «Игроки».

В канун Нового года Лавкрафт посетил вечеринку, устроенную Сэмом Лавмэном и его соседом по квартире. Лавмэн рассказывал: «Мой сосед Пэт Макграт, с которым я делил квартиру и который про себя называл Говарда „упырем“, решился на своего рода новогодний праздничный вечер, и вот – было приглашено около двадцати пяти наших друзей. Среди них были миссис Грейс Крейн (мать Харта Крейна), которая была совершенно потрясена необычными разговорами наших гостей, и Говард Ф. Лавкрафт. Подавались напитки, а для Лавкрафта, который никогда даже не пробовал алкоголя, – имбирное ситро. Пэт поманил меня на кухню: „Ты не заметил, каким разговорчивым вдруг стал Говард?“ Нет, не заметил, но когда мы зашли в комнату, где собрались гости, Лавкрафт там был сама душа компании – болтающий, жестикулирующий, излучающий улыбки и смех, наполняющий свою вербальную гимнастику остротами и даже не отказывающий себе в бодрой арии из „Микадо“ Гилберта и Салливана – проявление веселья, которого я прежде никогда у него не видел и не слышал. Пэт радостно прошептал мне на ухо: „Я ПЛЕСНУЛ ЕМУ АЛКОГОЛЯ В СИТРО!“.»

Говорят, Лавкрафт позабыл про свои запреты настолько, что прокричал «Дерьмо!», когда кто-то выдвинул мнение, которое он счел нелепым. Он так никогда и не узнал, что с ним случилось, – годом позже он все еще похвалялся, что ни разу в своей жизни не притрагивался к алкоголю ^[588].