Власовцев в плен не брать  - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Михеенков cтр.№ 5

– А-а-а!..

Лейтенант-танкист передал своим экипажам координаты, переключил рацию на приём и вскинул голову:

– Что там?

– Штрафные в атаку пошли.

– Не могут потерпеть? – неизвестно кого спросил танкист и снова начал вызывать экипажи.

На той стороне наполовину высохших болот тоже готовились к русскому наступлению. Войск для обеспечения сплошной линии фронта у группы армий «Центр» не хватало. Война исчерпала все резервы Германии и её союзников. Гитлер уже не мог дать своей сражающейся на Восточном фронте группировке достаточного пополнения и приказал укреплять отдельные города и опорные пункты. Появились города-крепости, а в поле и в болотах насыщенные войсками и вооружением опорные пункты, которые хорошо отлаженной системой огня перекрывали незанятые участки.

Ещё в начале июня с аэродрома в Омельяновичах на запад улетела группа Ю-87. На аэродроме осталась одна эскадрилья «штук». Она не могла обеспечить с воздуха даже дивизию, не говоря уже о корпусе. Истребительные полки тоже отбыли в неизвестном направлении вместе с аэродромными службами. Вскоре стало ясно, куда.

Шестого июня почти трёхмиллионная армия союзников высадилась в Нормандии. Немецкие газеты некоторое время о десанте англичан, американцев и канадцев помалкивали. Но вначале в штабах, а потом и в окопах всё стало известно…

Взвод оберфельдфебеля Гейнце перебросили южнее болот. Солдаты заняли готовые окопы на правом фланге Одиннадцатой роты, осмотрелись и поняли, что опорный пункт, который они занимали до этого под носом у «иванов», был куда удобной и безопасной позицией, чем эта. Болота там хоть и высохли, но топь всё равно зеленела лентами ряски и жирной осоки, и она оставалась верным и самым надёжным средством против советских танков и самоходок. Здесь же, куда их перебросили, чтобы прикрыть аэродром Омельяновичи и усилить противотанковый район, нейтральная полоса проходила по полю и лугу.

– Похоже, нам дали выкурить перед смертью лишнюю сигарету, – мрачно шутили ветераны на вечерних посиделках у «папаши» Гейнце.

Во взводе их осталось совсем немного. Гейнце, Бальк, ещё несколько человек, недавно вернувшихся из госпиталей и отпусков, и «старик Луи». Аккордеон, который взвод Гейнце таскал с собой с самой Франции, был всё же надёжным талисманом. Даже командир роты оберлейтенант Зангер изредка захаживал к ним и брал на колени «старика Луи», чтобы сыграть пару мелодий своей родины. Пруссаки, оказывается, тоже любят музыку. Но об этом лучше было помалкивать. Чтобы не уступать оберлейтенанту, Бальк выучил по памяти мелодию «Лили Марлен». И они всей компанией, выпив мозельского вина или русского самогона, часто горланили:

Что ж, порой им казалось, что достаточно и этого. Но все понимали, что иллюзия разлетится вдребезги, как бутылка от мозельского на пне от точного выстрела, сразу, как только русские начнут наступление. Но это «сразу» существовало в некой неопределённой, хотя и неминуемой перспективе, и такая неопределённость давала возможность не думать о неминуемом вовсе. Хотя не у всех хватало на это сил и самообладания.

У Балька всё ещё побаливала голова. Снайпер не промахнулся, он взял немного левее, или Бальк успел повернуть голову, и пуля ударила по стальному шлему почти плашмя, не прилипла к нему, не пробила, а, ударившись, ушла в сторону. В глубокий тыл на этот раз он, к сожалению, не попал. Отлежался в полевом госпитале в Омельяновичах.

Больше он ничего играть не умел. Большего и не требовалось. «Лили Марлен» они могли петь и три, и четыре, и шесть раз подряд. «Солдатское радио Белграда» почти замолчало. С тех пор как во взвод прибыл новый ответственный за нацистскую пропаганду, радио слушать стало не так-то просто. Парень ещё не привык к фронту и слишком буквально понимал свои обязанности. По вечерам, когда воздух становился хрупким, а звуки доносились издалека в их неискажённом виде, Бальк играл прямо в траншее, в своём пулемётном окопе.

Почти всегда тут же начинали пиликать на своей гармошке «иваны». Они тоже развлекались, как могли. Русские распевали разные песни, но в основном «Катюшу». Это была хорошая песня, и Одиннадцатой фузилёрной роте она нравилась не меньше «Лили Марлен». Бальк решил со следующей недели приступить к разучиванию «Катюши».

Аккордеон звучит куда мелодичней, глубже и благородней их примитивной гармошки. Но русские буквально наутро сыграли на «сталинских органах». Этот концерт стал главным. И слушать его пришлось затаив дыхание всем.

В то утро у пулемёта дежурил сам Бальк. Расчёт ещё спал в землянке, когда первые тяжёлые снаряды калибра не меньше ста пятидесяти обрушили тишину.

Мит, ещё не надев на нос очки, высунулся в проход землянки из душной глубины. На лице его дрожало недоумение и страх. Он словно хотел спросить: «Это и есть то, о чём вы говорили все эти дни?»

– Помоги! Быстро! – рявкнул Бальк и ухватился за ствол пулемёта.

Кругом грохотало, фыркали раскалённые осколки, и земля ходила волнами, будто вода на Боденском озере в бурю. Они упали на дно окопа вместе с «сорок вторым». Пулемёт был цел, а это пока главное. Бальк накинул на него кусок брезента и пополз в землянку. Мит забился в угол окопа, сжался, словно замёрзшая собачонка, и дрожал. Из входа в землянку торчали две головы, из-под стальных шлемов блестели напряжённые глаза Прюллера и Кёлера. Они втащили в землянку вначале своего командира, а потом полезли за Митом.

Франц Прюллер и Петер Кёлер пришли в Одиннадцатую фузилёрную роту одновременно с Бальком. Правда, вначале их зачислили в другой взвод. Зимой во время прорыва русских под Дебриками они получили тяжёлые ранения и несколько месяцев провели в госпиталях и санаториях на родине. Каждый из них стоил целого отделения таких, как Мит.

– Они сейчас пойдут! – крикнул кто-то из них Бальку в самое ухо.

– Надо что-то делать!

– Надо переждать артобстрел! – ответил Бальк как можно спокойнее и закашлялся.

Едкую толовую вонь начало втягивать в землянку через узкий проход. Ещё несколько минут, и мы здесь задохнёмся, подумал Бальк и машинально отполз к проходу. Он видел задохнувшихся во время артналёта. Лица их были синими, а изо рта и ушей текла тёмная, как дёготь, кровь. Одна мысль о том, что с ними в этой глубокой землянке, куда сейчас затекали все тяжёлые газы, вся ядовитая копоть, может произойти то же самое, заставила его встать на колени и приподнять голову.

– Всем подняться! Иначе задохнёмся!

Прюллер начал надевать противогаз. Но у него что-то не ладилось, словно за годы, проведённые на Русском фронте, он разучился пользоваться этой в общем-то бесполезной штукой. Выругавшись, Прюллер отшвырнул маску противогаза и на четвереньках пополз к проходу, уже наполовину заваленному комьями земли, кольями и ивовыми матами. Маты начинали гореть. За лето они высохли, и теперь от раскалённых осколков тут же задымили, как перезрелая солома.