– Я сама долго учила этот язык, – призналась Лизетта. – Но в Новом Орлеане он необходим. Здесь столько американцев, и с каждым годом их становится все больше и больше. Конечно, некоторые креолы никогда не снизойдут до английского языка. Они даже не позволяют говорить по-английски в своем присутствии. Но Макс настоял, чтобы дети объяснялись на обоих языках. Он убежден: для их будущего важно, чтобы они приобщались и к той, и к другой культуре.
– Филипп был очень способен к языкам, – задумчиво сказала Селия.
– Жюстин тоже, но… – Лизетта замолчала, не закончив фразу, потому что заметила, как вздрогнула Селия. – Извини.
– Все в порядке, – пробормотала та.
– Не знаю, почему я вспомнила о нем. Последние дни я почему-то часто вспоминаю Жюстина. Даже во сне его видела. – Лизетта пожала плечами и как-то странно улыбнулась. – Ноэлайн говорит, что это лоа подает знак.
– Кто подает знак?
– Спроси у Ноэлины, она все объяснит, – сказала Лизетта и, зажав руками уши Эвелины, беззвучно произнесла одними губами:
– Колдовство.
Лизетта, воспитанная в семье католиков, не верила в гаитянских и африканских богов, которым поклонялись некоторые рабы, главным образом выходцы с Санто-Доминго, и даже некоторые белые из Нового Орлеана. Она не хотела поощрять суеверия. Но языческая вера широко распространилась в городе. Ежегодно сотни верующих собирались на озере Пончартрейн или на ручье Сент-Джон для поклонения своим богам.
Селия и не подозревала, что Ноэлайн верит в духов. Движимая любопытством, она вышла вслед за экономкой.
– Ноэлайн…
Негритянка подняла голову:
– Да, мадам.
– Расскажи мне, пожалуйста, кто такой лоа.
– Лоа, – повторила Ноэлайн, ставя поднос на широкий пень и разгибая поясницу. В ее ярких черных глазах блеснул озорной огонек. – Их много, самых разных, мадам. Лоа – это волшебный дух. В каждом из нас есть две половинки: хорошая и плохая. Легба, например, поджидает жертву на пересечении добра и зла… Легба – бог греха, он горячит кровь… вы меня понимаете?
Селия кивнула, покраснев.
– Но Легба жалеет человека. С его помощью человек может переломить свою судьбу. А вот, скажем, Эрзули и Дамбалла…
– Я поняла, – прервала ее Селия, опасаясь, что Ноэлайн пустится в подробные описания каждого божества. – Объясни, почему ты сказала Лизетте, что ее сон о Жюстине – знак лоа?
– Лоа общаются с человеком во сне, – сказала Ноэлайн, пристально взглянув на Селию. – Вам тоже что-то приснилось?
– Не Жюстин, – тихо ответила Селия. – Мой муж. Мне все время снится, что он жив.
– А-а, понимаю. – Ноэлайн посмотрела на нее с сочувствием. – Это не знак от лоа, мадам. Когда человек умер, после него остается пустота… в сердце, в постели, не так ли? Но в один прекрасный день вы найдете нового мужчину, который заполнит эту пустоту… и тогда вам больше не будут сниться эти сны.
– Не знаю, – с сомнением сказала Селия. – Я не собираюсь снова выходить замуж.
Ноэлайн усмехнулась:
– Я старая женщина, мадам, и уж я-то знаю, если говорят, что чего-то не случится, это всегда случается.
* * *
В тот вечер к Волеранам пожаловали в гости родственники: несколько пожилых кузенов, младший брат Максимилиана Александр со своей женой Генриеттой. Все собрались в гостиной. Пили крепкий черный кофе с бисквитами, пропитанными ромом.
Селия сидела в уголке, прислушиваясь к оживленному разговору. Время от времени взгляд ее задерживался на Максимилиане и Лизетте. Обычно к этому времени их сынишка уже спал в своей постельке, но сегодня Раф заснул на руках отца, уютно пристроив головку у него на груди. Время от времени Максимилиан поглаживал пушистые рыжие волосенки малыша. Селию тронуло его нежное отношение к ребенку.
Гости засиделись до полуночи и стали расходиться только после того, как была доедена последняя крошка бисквита и выпита последняя капля кофе. Передав сынишку Лизетте, Максимилиан проводил Александра и Генриетту до двери.
– Все разошлись, – сказала Лизетта.
– Слава Богу. – Максимилиан развязал черный галстук и улыбнулся жене, ворковавшей над сынишкой. Его янтарные глаза поймали взгляд Лизетты, и в комнате, казалось, стало теплее.
Селия смутилась, будто нечаянно подсмотрела что-то
Очень интимное.
– Ну… доброй ночи, я, пожалуй, пойду, – сказала она с притворным зевком и направилась к двери. – Вечер прошел чудесно.
– Подожди, – произнес Максимилиан, отрывая взгляд от жены. – Я прикажу Элиасу или Арно проводить тебя до флигеля. Нельзя так поздно ходить одной.
– Спасибо, но это совсем не обязательно, – сказала Селия. – Здесь близко. Я часто по вечерам хожу одна.
– Ты уверена?
– Конечно, – торопливо прервала его Селия, – мне не нужны провожатые.
– Спокойной ночи, – попрощалась с ней Лизетта и с ребенком на руках отправилась вверх по лестнице.
Селия вышла из дома, ощущая ту же нервную настороженность, которая не покидала ее целый день. Она думала о Максимилиане и Лизетте. Она точно знала, что произойдет между ними, как только они окажутся в супружеской постели. Как хорошо, наверное, чувствовать себя в безопасности рядом с мужем!
Селия постаралась прогнать эти мысли, но не смогла.
Она ступила на дорожку, ведущую к флигелю. Интересно, что бы она ощущала сейчас, если бы там ее ждал Филипп? «Я хотел тебя весь вечер, – сказал бы он ей, целуя в волосы. – Я хочу обнимать тебя… любить тебя…» Глаза защипало от близких слез. Селия почувствовала себя такой одинокой. Даже в те годы, когда они с Филиппом были в разлуке, она знала, что рано или поздно он к ней приедет. Теперь ждать было нечего.
Селия ускорила шаги. Вдруг она почувствовала, что не одна в этой темноте, и хотела было крикнуть, но сильная рука закрыла ей рот. Широко раскрыв глаза от ужаса, она рванулась из железных объятий.
Голос, показавшийся смутно знакомым, прозвучал у самого ее уха:
– Спокойно, дорогуша, спокойно. Меня тебе нечего бояться. Я твой старый знакомый Джон Риск. Помнишь такого?
Селия от ужаса не сразу поняла смысл слов.
– Тебе придется помочь мне, дорогуша, – продолжал Риск. – Для этого я и поджидал тебя здесь. Ну, ну, приди в себя. Ты должна кое-что сделать.
Послышался звук взводимого курка, и Риск застыл на месте, почувствовав холодный металл у виска.
– Отпусти ее, мерзавец! Сию же минуту, – нарушил тишину спокойный голос.
– Господи, да разве я… – пробормотал Риск, отпуская Селию.
Та пошатнулась, всхлипывая от пережитого страха. Оглянувшись, она увидела Максимилиана.
Джон Риск ничуть не изменился за прошедшие четыре месяца: голова его все так же была повязана платком, все та же черная повязка прикрывала вытекший глаз. Одет он был по-прежнему в сапоги, брюки да рваную рубаху. Рукав рубахи в крови. Неужели он ранен?