— Может, проводить тебя? — спросил Глеб, наблюдая за тем, как она одевается. — С одной стороны, конечно, не хочется засвечивать тебя в моем обществе, а с другой…
— А с другой скажи, что тебе не хотелось бы расставаться со мной, — подсказала ему Маша. Прервав свои сборы, подошла к нему, обвила его руками за шею, заглядывая в лицо. Он в ответ только промолчал, снова превращаясь в хорошо знакомого Маше каменного истукана. Но теперь-то ее было не провести, и как тяжело сейчас было от него уезжать! Поэтому она вздохнула: — Нет, не надо, не провожай. Если не хочешь от кого-то уходить, но все же приходится, то надо это делать быстро и не оглядываясь: так проще.
— Согласен. — Он мрачно вздохнул.
— Я еще приеду, — пообещала Маша. — Постараюсь вырваться денька через три. Дождись меня! Обещаешь?
— Не знаю, — произнес он с запинкой. — Как получится.
«Возможно, и получится, если только не психанешь, когда увидишь дневник!» — подумала Маша, целуя его на прощание.
Психанул, да еще и как! Когда Маша позвонила ему с маминого телефона, добравшись до города, он ответил ей в обычной своей холодно-каменной манере, но при этом у него аж голос вибрировал от избытка чувств. Сразу было понятно, что с запиской он тоже успел ознакомиться.
— В общем, звоню доложить, что я уже возле дома, — сказала Маша.
— Прекрасно. Ключи от дачи я оставлю в почтовом ящике вашей квартиры не позже сегодняшнего вечера. Спасибо за оказанное гостеприимство. Все остальное комментировать не буду, чтобы не нагрубить.
— Глеб…
— Все! — отрезал он, сразу же отключившись.
Что «все», Маша и так уже поняла. Она предпочла бы, чтобы Глеб наорал на нее, чем говорил с ней таким вот каменно-вибрирующим голосом, не оставляющим сомнений в том, что других вариантов действительно нет. Уедет! Сегодня же, прямо сейчас! И когда ей удастся в следующий раз с ним увидеться? Неизвестно! Оставалось утешиться лишь тем, что, как бы он ни психовал, а все равно не забудет сегодняшней ночи! Не сможет забыть! Так же, как и Маша, которая на досуге еще не раз переживет в памяти каждый счастливый миг. Она и сейчас так погрузилась в свои мысли, что почти ничего не замечала вокруг. Что было и опасно, и очень легкомысленно с ее стороны.
— Маша, Маша! — вернул ее в реальность пропито-прокуренный женский голос. Окликнувшая ее бомжиха потрепанного вида уже и сама спешила наперерез.
— Привет, сестренка! — Маша остановилась, узнав эту особу неопределенного возраста. Пару месяцев назад, когда она выносила мусорное ведро, то встретила женщину возле мусорного бака. Выковыряв из кучи мусора что-то съедобное, бомжиха прямо тут же жадно запихивала это себе в рот под насмешливые комментарии стайки пацанов-подростков.
— Сестренка, тебе что, совсем кушать нечего? — посочувствовала ей тогда Маша. — Так ты подожди меня здесь, я сейчас.
— О, Машка себе сестренку нашла! — тут же прокомментировали пацаны. Маша окинула их пренебрежительным взглядом, проходя мимо. Сопляки! При всем при том, что двое из них воображали себя взрослыми и обычно выделывались перед Машей, как только могли, стараясь привлечь ее внимание. Самое время преподать им урок уважения к человеку! Так что, помимо бутербродов, Маша захватила с собой из дома еще и бутылочку вискаря. На улице она налила себе виски в одноразовый стаканчик, бутылку сунув бомжихе, и потянулась чокнуться с ней:
— Ну, давай, сестренка! За жизнь!
Они чокнулись и выпили под ошалелыми взглядами притихших пацанов: тем за все время так ни разу и не удалось зазвать Машу хотя бы на бутылочку пива. В лучшем случае, встретив их вечером во дворе, она перекидывалась с ними парочкой задорных слов или свежим анекдотом. А тут… Подхватив свое ведро, Маша сделала им ручкой после того, как кивком головы попрощалась со своей случайной «собутыльницей». И в полной тишине покинула двор. Сделали ли после этого для себя какие-то выводы пацаны, она не знала, но вот бомжиха с тех пор всегда с ней здоровалась. А сегодня, похоже, еще и собиралась что-то сказать, каким-то чудом узнав Машу в ее новом, тщательно измененном облике. Кстати, нелишне было бы уточнить, как именно это ей удалось:
— А ты как меня узнала-то?
— Так я тебя именно поэтому тут и караулю, — неожиданно прозвучало в ответ. — Я-то ладно, не ради меня ж ты переодевалась. Но тут сегодня есть какой-то тип, который тоже караулит тебя, и, похоже, не к добру это делает. Не с этой, а с той стороны дома, — добавила она, увидев, как Маша оглядывает двор в поисках предположительно Ворота.
— С той?! — у Маши все так и похолодело внутри.
— Вот то-то и оно. Мы с корешами там обычно сидим, в зарослях, и видали иногда, как ты по балкону перебираешься. Так, случайно на глаза попадалась, нам-то это без разницы, куда ты бегаешь. Что до этого, что вчера, когда я тебя тоже увидела, потому сейчас и узнала. А вот вчера вечером или сегодня ночью — часов-то у меня нет! — но уже после того, как ты убежала, заявился во двор какой-то тип и начал с мужиками моими базарить про тебя. И описывал тебя, и окна твои показывал. И все вопросы задавал, где ты бываешь и с кем. Но я-то и слова мужикам сказать не дала, влезла вперед и начала ему ерунду всякую впаривать. Да только он все равно остался там, на заднем дворе. Отошел от нас и в бинокль на твои окна смотрел, даже на крышу двенадцатого дома с ним поднимался. А теперь просто на лавочке сидит, до сих пор караулит.
Двенадцатый дом! Маша по юности и сама не раз забиралась на его крышу с друзьями перед тем, как возвращаться из загула домой. Для того, чтобы оценить текущую домашнюю обстановку и степень рассерженности родителей. Потому что с той крыши ее квартира просматривалась как на ладони. И если сегодня кто-то заглядывал туда, то вполне мог заметить, что Маши этой ночью в квартире не было. А угадать, как она ее покинула, не выходя из своего подъезда, было в общем-то несложно. Неужели Никифор установил за ней куда более строгую слежку, чем можно было бы ожидать? Нет, вроде он Машу не ревновал. По крайней мере, настолько, и поводов к этому она ему не давала. Явных, во всяком случае. Зато с некоторых пор в этом городе появился человек, который, по словам Керубино, ни перед чем не остановится, чтобы только ее уничтожить. Эх, ну почему бы им с мамой было шторы на ночь не задернуть?! Но теперь об этом было уже поздно жалеть.
— Сестренка, а ты можешь мне этого типа описать? — обратилась она к бомжихе.
— Потом посмотришь, а пока тебе домой надо попасть незаметно. — Эта опустившаяся женщина была, оказывается, куда практичнее, чем можно было предположить. — Давай, тем же путем. Заберись на соседский балкон и жди там тихонечко. А как услышишь во дворе мои вопли, так быстро перебирайся к себе. Хоть ненадолго, но я его отвлеку, тебе должно хватить времени. Ну, давай! Я пошла.
— Спасибо тебе, сестренка, — с чувством сказала Маша.
Проводив женщину взглядом до угла дома, она нырнула в подъезд. Марта Викторовна, как всегда, оказалась дома. Маша быстро скользнула мимо нее, приложив палец к губам, и затаилась, не высовываясь за пределы перил. Лишь в небольшую щелочку могла видеть часть внутреннего двора. И мужика на одной из скамеек. К нему как раз и направлялась бомжиха, но Маша узнала бы его и так. Тимур! Образ и силуэт этого карателя прочно врезались в Машину память. Тем более что и одевался он всегда одинаково, если вообще одежду менял. Так что даже одного беглого взгляда ей хватило, чтобы его узнать. И тут же все похолодело внутри: ох, не к добру он сюда явился! Но паниковать было некогда, нужно было собраться: Машина союзница уже приближалась к нему, чтобы дать ей единственный и короткий шанс на то, чтобы незаметно попасть домой. Маша подобралась, ожидая решающей минуты. Шаг… еще шаг. И тут женщина заголосила: