Наконец, то ли пресытившись этой забавой, то ли просто утомившись, Никифор откинулся на спину, оставив Машу в покое.
— Ты просто прелесть, Машенька! — выдохнул он.
Маша промолчала в ответ. Больше всего ее волновал сейчас вопрос о том, когда он уйдет, потому что мучительно захотелось под душ, смыть с себя потоками воды ту грязь, в которую она словно окунулась. К счастью для Маши, Никифор не стал долго докучать ей своим обществом. Прошептал еще несколько комплиментов, в очередной раз пообещал, что она не пожалеет о своем выборе, поцеловал ее на прощание и в конце концов ушел к себе. Маша тенью скользнула следом, к двери. Прислушалась там, желая убедиться, что он больше не вернется. Но он, судя по звукам, сразу улегся на свою кровать. Маша выждала еще немного, чтобы уж чувствовать себя свободной наверняка, а потом метнулась в ванную и выкрутила краны настолько, насколько лишь позволял это сделать шум льющейся воды. И долго полоскалась и терлась натуральной губкой, выбрав один из приготовленных для нее французских гелей. Все, что окружало Машу, вплоть до мелочей, было качественным и дорогим. И наверное, если бы она решилась на всю эту авантюру с Никифором ради денег, то могла бы быть сейчас счастливейшей из смертных, потому что пережитые в постели неприятные минуты окупались бы тогда сторицей. Но она на свою беду бросилась в этот омут не за деньги, а «за идею». И пусть роскошная обстановка тоже не оставляла Машу равнодушной, но это было все же совсем не то, ради чего она была готова день за днем терпеть в своей постели Никифора. А между тем интуиция уже подсказывала ей, что встречи, подобные сегодняшней, будут регулярными, особенно после тех оздоравливающих процедур, за которыми Никифор сюда и приехал. Ведь, беседуя с Машей при их первой встрече, он обещал ей, что между ними пока не будет близости, но не обещал, что не будет мечтать об этом и всячески стараться осуществить. И в то же время та же самая интуиция подсказывала Маше, что добыть сведения, которые могут оказаться полезными Глебу, будет не так-то просто. Во всяком случае, вряд ли Никифор будет обсуждать свои преступные дела со своими помощниками за утренней чашечкой кофе. И теперь, после пережитого, это очень угнетало Машу, и она спрашивала себя, а не может ли случиться, что ее жертва вообще окажется напрасной? Не говоря уж о том, что, по словам Глеба, выбраться из нынешней ситуации ей будет непросто.
Терзаемая этими черными мыслями, уснула Маша поздно. Проснулась, соответственно, тоже не рано. Никифор, как выяснилось, уже уехал к своему целителю. На вилле была только русскоговорящая горничная, известившая Машу, что завтрак готов, да один из четверых Никифоровых «помощников», вроде бы по прозвищу Ворот. Оставленный, надо думать, в качестве Машиного телохранителя. Он лишь кивнул издали Маше, садящейся за накрытый к завтраку стол, не делая попытки приблизиться. Она сама подозвала его, попросив разделить с ней компанию. Не то чтобы ей действительно приятно было его общество, но она решила, что для осуществления ее шпионских мероприятий ей неплохо было бы наладить контакт с теми, кто был замешан в развернутой Никифором преступной деятельности. Ворот подсел к ней за стол, явно робея в ее присутствии, что яснее всяких слов указывало Маше на ее новый статус: в обычной жизни этот «браток» вряд ли стал бы церемониться при общении с женщиной. Во всяком случае, насколько помнила Маша, в ресторане этот тип вел себя ничуть не лучше, чем остальные его «собратья по цеху». Маша мысленно спросила себя: а как, интересно, стал бы теперь вести себя с ней тот подонок, который когда-то напал на нее в ресторане? Тот, еще до Керубино, избивший потом вступившегося за нее повара Ванечку? Маша не оставляла надежды расквитаться с бандитом за то, что он когда-то сделал. Но на его счастье, с тех пор, как она начала поддерживать отношения с Никифором, этот подонок еще ни разу не попадался ей на глаза. Впрочем, учитывая короткий срок отношений, пока это было неудивительно.
— Ты давай, съешь что-нибудь, не сиди истуканом, — обратилась Маша к Вороту между своими мыслями и двумя глотками воистину чудесного кофе.
— Да мы ели недавно, пока ты еще спала, — пробубнил тот в ответ.
— Ну, возьми хоть что-нибудь, чтобы я не чувствовала себя единоличницей, — попросила Маша. — Здесь еда такого качества, что не грех и лишнее зажевать, — и, подводя разговор к интересующей ее теме, спросила: — Чем хоть, если не секрет, Никифор Львович таким занимается, что получает такие королевские барыши? Ты-то, как его помощник, должен знать? Хотя бы в общих чертах?
— Бизнесом, — ответил Ворот, потянувшись за сладкой булочкой. — А подробностями тебе лучше голову не забивать. Трать деньги, получай подарки, живи в свое удовольствие. И спи спокойно, не заморачиваясь ерундой.
— Ну, этот бизнес-то хоть не сильно криминальный? — попыталась Маша зайти с другой стороны.
— Да как сказать? — Ворот между делом покончил с булочкой и, постепенно осваиваясь, потянулся за следующей. — Если по понятиям, так нет. А если по закону, так законы у нас для дураков только писаны. Для тех, кто всю свою жизнь согласен перебиваться с хлеба на воду.
«Или для тех, кто не согласен, но расстается с жизнью из-за вашей деятельности», — подумалось Маше. Но, не желая показаться подозрительно настойчивой, она больше пока не стала продолжать разговор на затронутую тему. Вместо этого начала расспрашивать Ворота о здешнем климате и об имеющихся в городе развлечениях. За этой беседой ее и застал вернувшийся Никифор. Свежий, довольный, с подарком для Маши — с браслетом из оправленных в золото опалов. А так же с предложением покататься по городу с ознакомительной экскурсией. Маша не стала отказываться — ей только и оставалось жить теперь в свое удовольствие, как советовал Ворот. Ну или брать от этой жизни по максимуму в качестве компенсации за те неприятные часы, что ожидали ее по ночам. А в том, что ожидали, Маша даже не сомневалась — достаточно было взглянуть на радостно оживленного и даже как будто помолодевшего Никифора, чтобы это понять. Но во время своих ночных размышлений Маша для себя уже решила, что при этом будет воображать себя медсестрой, выполняющей пусть неприятные, но жизненно необходимые для пациента процедуры. Как-нибудь сумеет продержаться. Главное, чтобы только лечение Никифора не оказалось настолько эффективным, как он сам об этом мечтал.
Первый день прошел для Маши как праздник, в котором она была главной распорядительницей. Никифор стремился дать ей все, о чем только могла мечтать красивая женщина. И его как будто даже увлекал этот процесс, так что последующие дни тоже стали далеко не буднями. С утра, пока Никифор был на приеме у своего целителя, Маша была предоставлена сама себе. В сопровождении безропотного Ворота, ставшего ее тенью, она совершала прогулки по магазинам, посещала массажные и косметические салоны, в которых с первого дня числилась почетной клиенткой, или предавалась нирване в шезлонге, возле бассейна с лазурной водой, раскинувшегося с тыльной стороны особняка, пока горничная смешивала ей коктейли. Нравилось Маше и просто стоять на смотровой площадке, любуясь колышущейся под ветерком массой зеленых садов, и искристой игрой синих морских волн на дальнем плане. А если взять бинокль, то без помех можно было любоваться и парусными судами во всем их великолепии. Днем, когда Никифор возвращался со своих процедур, они отдыхали, пережидая жару. Отдыхали, к Машиной радости, каждый в своих комнатах. А ближе к вечеру начиналась вторая часть программы. Морские прогулки на яхте, поездки в рестораны и казино, где Маша, неожиданно для себя самой, с увлечением включилась в игру, и ночные поездки по городу с его роскошным курортным многообразием. Если бы не продолжение этих ночей в Машиной спальне, то больше не о чем было бы и мечтать. Но они были, эти продолжения, каждую ночь, регулярные и неотвратимые. Никифор приходил к ней, словно на работу, даже тогда, когда, на Машин взгляд, был утомлен и сам не слишком-то этого хотел. В такие ночи он просто любовался ею или просил, чтобы она танцевала ему в своей прозрачной ночнушке. Маша охотно выполняла эти просьбы: танцевать она умела и любила, и в любом случае эти танцы были для нее предпочтительнее постельных ласк. Надо сказать, весьма умелых до того момента, пока Никифор не забывался, всеми правдами и неправдами начиная преследовать свою заветную цель. Которой, как и прежде, ему было не достичь. Хотя бывали моменты, когда он не на шутку пугал Машу, никак не желавшую, чтобы в чашу ее испытаний упала эта последняя капля. Но как ни странно, самые тревожные свои минуты Маша пережила не в спальне, а в окружении античных развалин, в тот поздний вечер, когда они с Никифором поехали, чтобы посетить остатки древнего храма. Даже разрушенный, храм был величественен и красив. Оставив Керубино в машине, Маша с Никифором поднялись по его ступеням к ряду уцелевших мраморных колонн.