— Если войска Верховного Владыки… — начал Микам, но Серегил бросил ему предостерегающий взгляд и кивнул на Алека.
— Прости, малыш, — обратился он к юноше, — мы вполне доверяем тебе, но это не наш секрет Тебе и безопаснее поменьше знать.
Серегил посмотрел на нависшие тучи:
— Скоро стемнеет, но мы уже довольно близко от города, и мне не хотелось бы ночевать еще раз под открытым небом. Что скажешь, Микам? Ты в состоянии выдержать скачку?
— Поскакали. У тебя ведь в Боерсби есть знакомцы, верно?
— Да, в «Пьяной лягушке» Мы там остановимся.
К тому времени, когда они добрались до города, в окнах уже зажигались огни.
В отличие от Вольда Боерсби не мог похвастаться достижениями цивилизации: это был типичный придорожный поселок, состоящий исключительно из того, что нужно проезжим торговцам — гостиниц, таверн, складов, сгрудившихся на берегу, как стадо пришедшего на водопой скота, рядом с несколькими длинными доками.
Приближающаяся зима собрала в городе множество купцов, торопящихся получить свою прибыль до того, как дороги станут непроезжаемы до весны.
Серегил привел своих спутников к сомнительного вида гостинице на окраине, на облезлой вывеске которой было изображено страдающее какой-то мучительной болезнью зеленое существо — так местный живописец представлял себе лягушку.
В главном зале толпились люди, кричали и стучали кружками по столам, требуя пива. В огромном очаге чадил огонь, и дым ел глаза посетителям.
Прилавком служила тяжелая доска, положенная на две бочки; за ним стоял тощий бледный человек в кожаном переднике.
— Комнаты сдаются? — спросил его Серегил, делая исподтишка какой-то знак.
— Свободна только одна — выходящая на задний двор каморка, — ответил тот, подмигивая. — Серебряный пенни за ночь, и денежки вперед.
С оскорбленным видом Серегил бросил на прилавок несколько монет:
— Пусть нам принесут туда ужин — и хороший ужин, а также воды. Мы с дороги и голодны как волки.
Каморка оказалась пристройкой на заднем дворе с единственным предметом мебели — проваленной кроватью, белье на которой помнило не одного предыдущего постояльца. Вскоре появился чумазый мальчишка со свечами и жаровней, следом за ним — еще один с блюдом жареной свинины и овощей, кувшином эля и кружкой воды.
Не успели они закончить ужин, как в дверь тихо постучали. Это оказался трактирщик; не говоря ни слова, он вручил Серегилу какой— то узел и ушел.
— Пошли, Алек, — скомандовал Серегил, закидывая узел на плечо. — Возьми сумку. Тут неподалеку есть баня, а вымыться нам давно необходимо. Как насчет тебя, Микам?
— Хорошая мысль. Иначе в этой клетушке мы втроем задохнемся. — Он провел рукой по густой рыжей щетине на щеках. — И побриться мне не мешает — ну, этого вам, сосункам, не понять.
По бане гуляли сквозняки, две деревянные бадейки — все, чем могло похвастаться это заведение, — были полны мыльной воды, и только после долгих препирательств с хозяйкой Серегилу удалось добиться, чтобы та выплеснула ее и налила чистой. За дополнительную плату старуха согласилась нагреть еще два ведра воды, потом принесла полотенца и вонючее желтое мыло и забрала одежду путников, чтобы выстирать. Привычная к голым клиентам, она только фыркнула, когда Алек покраснел и смутился.
— Пора уж тебе преодолеть свою стеснительность, знаешь ли, — заметил Серегил, когда они с Микамом начали плескаться в бадейках.
— Что? — Алек съежился у еле теплящегося огня, дожидаясь своей очереди.
— Я говорю об этой твоей скромности. И особенно о привычке краснеть.
Микам со вздохом облегчения откинулся на скамье, позволяя влаге размягчить корку засохшей крови вокруг раны.
Серегил энергично намылился с ног до головы и выплеснул на себя воду из бадейки.
— Ну вот, бадейка твоя, Алек. Не жалей мыла и займись своими ногтями. У меня есть намерение с завтрашнего дня повысить наш статус в обществе. — Он поежился, растираясь грубым полотенцем. — Клянусь руками Иллиора! — вздохнул он. — Как только я снова окажусь в Римини, тут же отправлюсь в приличную баню и не вылезу из нее неделю!
— Я видел, как он сражается с огнем, кровью, голодом, колдовством, — заметил Микам, не обращаясь ни к кому в отдельности, — но скажи ему, что после всего этого ему не видать горячей ванны, и он устроит скандал, как шлюха, которой не заплатили.
— Много ты знаешь! — Серегил развязал узел, принесенный трактирщиком, достал из него женское платье из грубого сукна и натянул через голову.
Алек изумленно разинул рот, и Серегил хитро подмигнул ему:
— Пришло время дать тебе еще один урок. Серегил быстро заплел волосы в косу и свернул ее на затылке, потом вытянул несколько прядей, чтобы они неряшливо висели вдоль щек. В узле оказалась баночка серой пудры, и с ее помощью он сделал волосы седыми, а кожу — увядшей. Еще там оказалась большая полосатая шаль, грубые деревянные башмаки и кожаный пояс. Глянув в осколок зеркала, Серегил остался доволен, потом спрятал самый маленький свой кинжал за пояс и отвернулся, горбясь и съеживаясь. Когда он повернулся к друзьям снова, перед ними была незаметная старушка— служанка.
— Что скажут добрые господа? — спросил Серегил старческим голосом с сильным майсенским акцентом.
Микам одобрительно кивнул:
— Привет, бабушка. Куда это ты собралась такая нарядная?
— Меньше сказано — меньше подслушано, — ответил Серегил, подходя к двери. — Пойду узнаю, куда ветер дует. Если хозяйка будет любопытствовать, скажите ей, что у меня с собой была запасная одежда. И это, — добавил он, делая старомодный реверанс и улыбаясь своей обычной кривой улыбкой, — истинная правда!
Когда их выстиранную и выглаженную одежду принесли обратно. Алек и Микам вернулись в «Лягушку». В их клетушке горели свечи, жаровня на треножнике посреди комнаты бросала веселые отсветы на стены.
— Как твой бок? — спросил Алек.
— Лучше, но все-таки я, пожалуй, лягу на полу, — ответил Микам, глядя на кособокую кровать. — Будь хорошим мальчиком и помоги мне соорудить подстилку из плащей около двери.
Алек постелил на пол одеяла и плащи, и Микам со вздохом облегчения опустился на них, положив на колени меч.
— Давай-ка сюда свою рапиру, и я покажу тебе, как нужно ее точить, — предложил он, вынимая из своего мешка пару точильных брусков.
Они принялись за дело, и некоторое время в комнате было слышно только пение металла, скользящего по камню. Алек так устал, что с благодарностью принял дружелюбное молчание Микама. С этим простым и добродушным человеком праздная болтовня была не обязательна. Поэтому юноша удивился, когда Микам, не отрываясь от работы, сказал:
— Что-то ты молчалив, как старый пень. Ты можешь об этом и не догадываться, но я по-своему не менее любопытен, чем Серегил.