— Ох, ты и меня доведешь до безумия своей чепухой! Меня совершенно не интересует принц Тобин! Расскажи о Корине!
— Да ведь тут все дело в пророчестве. Наверняка ты о нем слышала, верно?
— Ты говоришь о пророчество Афранского оракула? Старый король и мой муж прокляты из-за него?
— Так иллиорцы говорят. — Томар презрительно фыркнула. — Дескать, все засухи, болезни растений, чума и оспа — все из-за этого. Все будто бы из-за того, что дочь Фелатимоса не сидит на троне. Но дожди-то этой весной шли вовремя, разве не так?
Налия немного подумала.
— Но ведь король Эриус умер. Может, проклятие больше не действует?
— Жрецам Иллиора, наверное, все равно, для них главное — посадить на трон свою королеву. Поэтому они и уцепились за того принца, я так думаю. Но у Корина прав все равно больше, он ведь сын первенца Агналейн.
— А как же проклятие связано с детьми Корина? — нетерпеливо спросила Налия.
Томар наклонилась к ней поближе и прошептала:
— Говорят, он может породить на свет только уродцев, но они умирают еще до того, как делают первый вздох.
Налия содрогнулось, ее пронзило холодом, несмотря на жаркий день.
— И его первая жена… умерла во время родов?
Томар мгновенно поняла свою ошибку.
— Ох, детка! Она ведь не была королевской крови, понимаешь? Не то что ты. К тому же старый король унес проклятие с собой в могилу. А молодому королю улыбается солнце, и тебе тоже. Ты же последняя в роду, пойми! Всего-то и осталось, что два принца, так что именно ты — дочь Фелатимоса, и у твоих детей будут истинные права. Ты станешь матерью королев!
Налия храбро кивнула, но от страха вкус хлеба у нее во рту стал вкусом пепла.
* * *
На шестой день кровотечение у нее закончилось, и уже в следующую ночь Корин возобновил свои визиты, иной раз приходя совершенно пьяным и едва способным справиться со своими обязанностями.
Томар снова заваривала целебные травы, но Налия лишь делала вид, что пьет их, а сама выливала настои в ночной горшок, когда старуха выходила из комнаты.
Глава 21
Тамир задержалась в Эро до дня рождения Ки. В этом году праздник прошел скромно, на пиру присутствовали лишь компаньоны и несколько близких друзей, зато было много вина и медового печенья. Тамир тоже пила и шутила, но уже совсем по-другому смотрела на Ки, когда он дразнил новых оруженосцев и дергал их за косы. Оруженосцы были еще детьми, а Ки стал уже зрелым мужчиной.
«В его возрасте начинают думать о женитьбе», — думала она.
С той ночи, когда они пировали в честь победы, Ки вернулся на свою узкую кровать в гардеробной, как будто между ними ничего и не происходило. «А может, и в самом деле так», — с грустью думала Тамир.
В день его рождения она выпила больше вина, чем обычно, и на следующее утро проснулась с тяжелой головой. Когда же отряд отправился в Атийон, она увидела, что большинство вчерашних гостей тоже морщатся и кривятся на ярком солнце.
Ки выглядел лучше, чем остальные.
— Что, нездоровится? — поддразнивал он Тамир и усмехался в ответ на ее мрачные взгляды.
Тамир скакала в окружении компаньонов и волшебников, ради торжественного выезда она под латы и перевязь для меча надела платье для верховой езды.
За стенами замка дорога была уже заполнена огромным отрядом; знамена и латы сверкали в лучах солнца. Замыкали шествие груженые телеги и пехота. Но в этот день отряд состоял не только из солдат. Иларди, Айя и Никидес потратили несколько недель, разыскивая оставшихся в живых писцов и чиновников, служивших при дворе Эриуса, и проверяли их преданность молодой королеве. Большинство с радостью принесли присягу Тамир — одни искренне верили ей и в ее предназначение, другие просто надеялись сохранить свои места при новом дворе.
Теперь рядом с хозяйственным обозом скакало около четырех десятков писцов, управляющих, камергеров, архивариусов, ливрейных лакеев и судебных приставов. Это уже выглядело как настоящий королевский двор.
Но вдоль дороги, чтобы проводить их, собралось гораздо меньше народа, чем в день победоносного возвращения Тамир; многие смотрели невесело, даже подавленно.
— Не оставляй нас, твое величество! — кричали они. — Не бросай Эро!
* * *
Аркониэль, скакавший позади Тамир с другими волшебниками, видел, как эти крики ранят Тамир. Она была молода и страстно желала завоевать любовь своего народа.
Когда город остался далеко позади, Аркониэль вернулся в хвост процессии, чтобы проверить, как чувствуют себя его юные подопечные: им предстояло совершить долгое путешествие в повозке.
Повозка была просторной, с высоким тентом, а ее дно устилал толстый слой соломы, чтобы детям было удобно лежать. Этни, правда, была расстроена тем, что ей пришлось ехать с малышами, и настояла на том, чтобы самой править повозкой. Вместе с ней на козлах сидел Витнир. Завидев Аркониэля, он помахал рукой. Рядом шагали солдаты-пехотинцы, восторгавшиеся мелкими чарами, которые демонстрировали им дети. Воины уважительно кивнули Аркониэлю и расступились, чтобы он мог подъехать к повозке. Волшебник видел, что после победы солдаты стали куда лучше относиться к магии.
Когда Аркониэль приблизился к ним, дети радостно вскочили, держась за борта повозки.
— Как тут у вас дела? — спросил Аркониэль.
— Мне надо пописать! — тут же заявил Дэнил.
— Он уже два раза писал с тех пор, как мы выехали! — наябедничала Рала, округлив глаза.
— С такими делами вы должны справляться сами, — сказал Аркониэль. — А ты как? — Он посмотрел на Витнира.
Мальчик в ответ лишь пожал плечами.
— Ну-ка, в чем дело? — поддразнил его Аркониэль, уже догадываясь, каким будет ответ.
— Ни в чем, — пробурчал мальчик.
— Твое кислое лицо говорит о другом.
Витнир опустил голову и неохотно заговорил:
— Я думал, ты опять уехал. Как в прошлый раз.
— Когда я оставил вас в горах, да? Ты об этом?
Малыш кивнул.
— И когда ты отправился воевать, — добавил он.
Этни уже рассказывала Аркониэлю, как тосковал в те дни мальчик, но тут уж ему ничем нельзя было помочь. Он должен понять, что долг Аркониэля перед Тамир всегда будет на первом месте.
И все равно Аркониэль делал для мальчика все, что было в его силах. Он ведь мог лишь догадываться о том, какой была жизнь ребенка до того, как он попал к Колину в качестве уплаты долга. Конечно, насколько знал Аркониэль, Колин не был жесток с малышом, просто обращался с ним немногим лучше, чем с охотничьей собакой, прежде чем передал Витнира Аркониэлю.