Все сказки старого Вильнюса. Начало - читать онлайн книгу. Автор: Макс Фрай cтр.№ 145

Йонас Львович на это сказал бы: ушел, и черт с ним. Поезда, деточка, ходят по расписанию. Каждый день, или хотя бы раз в неделю. Садись да поезжай, если приспичило. Все лучше, чем локти кусать.

И был бы совершенно прав.

У девяносто четвертой рыбы в каждом глазу по океану, а глаз – не меньше дюжины, потому что океанов должно быть много, и каждый – необъятный простор. Девяносто пятая рыба улыбается, как Джоконда – смешная вышла цитата.

И художница тоже улыбается, как Джоконда. И практически спит на ходу.

…Шла по набережной. Слева была река, справа – дома. Позади – сгущеная синяя ночь, впереди – молочно-серое обещание утра. Прочитала название: Жигиманту. Вспомнила – а в мое время была Пожелос. Вроде бы, вообще вся набережная так называлась. Или нет? Ай, да какая разница.

Очень устала.

Сотая рыба была самая обыкновенная. Красноперая плотва с серебристой чешуей. Но хороша, ничего не скажешь. Сунула огрызок мелка обратно в коробку, положила в карман – все! Теперь – спать.

Рыба-красноперка вздрогнула жабрами, моргнула круглым глазом, приоткрыла рот.

Подумала: значит, уже сплю. Подумала: плохо быть рыбой, вытащенной на сушу. Подумала: ей бы, что ли, в воду. Дорисовать?

Рисовать не пришлось. На протянутую ладонь упала первая капля дождя. Потом вторая, третья, четвертая. Сотая капля оказалась самой тяжелой, а еще миг спустя считать капли стало невозможно, дождь полил как из ведра.

Подумала: рыбы будут довольны. Теперь они могут плыть, куда захотят.

Мокрая до нитки стояла на речном берегу, смотрела, как там, глубоко-глубоко, плывут, обгоняя друг друга рыбы – красноперая плотва, рыба-шахматная доска, рыба-радуга, рыба-сердце, рыба с цветущими глазами, рыба-сухой лист. И все остальные рыбы – плывут.

– Нет, ну в самом деле, не может же Саливаныч думать, будто мы ходим к нему только ради пирожков с капустой, – вздыхает Каролина.

– Может, – ухмыляется Ежи. – Саливаныч вообще все может. Такой уж он у нас всемогущий.

– Стоп, – говорю я. – Давайте вернемся к реальности. Старик бескорыстен до наивности. И всегда таким был. Если бы решил, что нам нужен не он, а пирожки, постарался бы предоставить их нам в неограниченном количестве, без всяких условий. Это же Саливаныч. Вы чего, а?

– Ну да, ну да, – смущенно кивает Каролина. – Но как тогда объяснить?..

– Как-как, матерь божья! Да просто он рассеянный. И всегда такой был. Говорят, с возрастом это усугубляется. Хотя уж не знаю, куда там еще усугублять.

Мы понимающе переглядываемся, вздыхаем и делаем еще по глотку кофе. Каролина открывает розовую коробочку с финиковыми марципанами, купленными здесь же, в кулинарии, на углу улиц Стиклю и Жиду, куда мы зашли заесть неудачу чем-нибудь утешительным. Ежи нетерпеливо потирает руки, всем своим видом демонстрируя алчность, а я равнодушно отворачиваюсь. Не люблю сладкое. Вот пирожки с капустой – совсем другое дело.

…Вводная такова.

Саливаныч, он же Роберт Саливанович – наш любимый учитель. Физик. Гений. Добряк. Мудрец. И прирожденный шоумен – в наше время аудитория на его лекциях набивалась до отказа, как будто к нам Rolling Stones приехали, даже с гуманитарных факультетов приходили послушать, хотя половину слов не понимали. И, говорят, до сих пор так, а ведь двадцать с лишним лет прошло. При этом Саливаныч – самый настоящий рассеянный профессор из анекдотов, способный не только прийти на работу в разных ботинках, с хозяйственной кошелкой вместо портфеля, но и, отправившись поутру на конференцию в Каунас, вечером улететь в Лондон рейсом из Риги, ни копейки не потратив на билет – но как?! Нет ответа. Вернее, есть – классический ответ Саливаныча: «Нууу, потом я задумался…» – и делайте что хотите.

Мы, то есть, Каролина, Ежи и я – любимые ученики Саливаныча. Потому что у него все ученики любимые, причем вряд ли он отличает текущих от бывших. Во всяком случае, время от времени Саливаныч неназойливо интересуется, как продвигается курсовая Ежи – та самая, которая давным-давно легла в фундамент его диссертации. А Каролина до сих пор вспоминает, как еще на втором курсе Саливаныч регулярно расспрашивал ее о здоровье сына, которому только предстояло родиться пять лет спустя. Меня же он всякий раз называет разными именами; их у меня все еще меньше, чем у Одина, но, по моим расчетам, примерно к концу следующего года мы с Отцом Скальдов сравняемся. При этом Саливаныч редко пропускает мои концерты и всегда готов поговорить со мной о музыке. Из чего я заключаю, что он все же помнит о нас самое главное. А что путается в именах и временах – дело житейское. Мы бы и сами в этой ерунде путались, да мудрости не хватает.

И, наконец, пирожки с капустой, которыми регулярно кормит нас Саливаныч. Это самые вкусные в мире пирожки с капустой. Мы не знаем, в чем тут секрет. То ли тесто для них замешивают на утренней росе, то ли добавляют в начинку сказочную травку-вкусночиху ^[39], то ли пекут в печке, сложенной из кирпичей, исписанных подходящими к случаю каббалистическими заклинаниями. Но факт остается фактом, таких прекрасных пирожков с капустой нет нигде во Вселенной. Кроме, конечно, пекарни, в которой их покупает Саливаныч. А мы никак не можем ее отыскать.

В этом, собственно, и дело.

Примерно раз в месяц мы ходим навещать Саливаныча. Втроем – потому что остальные наши однокурсники давным-давно разъехались по разным городам и странам. А мы, так уж вышло, остались.

Мы с Каролиной дружим еще со школы. Ежи присоединился к нам на первом курсе. Когда-то мы были неразлучны, даже квартиру вскладчину снимали, и это были отличные времена. Мы до сих пор любим друг друга, но время неумолимо – в том смысле, что нам его вечно не хватает. Однако Саливаныч способен обаять даже несговорчивого Кроноса. Обычно ради очередного визита к нему у нас троих одновременно чудесным образом высвобождается целый вечер, продолжить который можно в каком-нибудь баре, а в полночь, обнаружив, что так толком и не обсудили самые важные вещи в мире, договориться на завтра, задвинув все прочие дела. И ведь задвигаем и встречаемся, и небо не обрушивается на землю, и под нашими ногами не разверзается ад, и даже наши возлюбленные не спешат обиженно уйти на край света, связав нехитрые пожитки в ситцевый узелок. Но если бы не Саливаныч, мы бы, пожалуй, только с днями рождения друг друга поздравляли, да и то не факт. А так – сидим сейчас втроем в кулинарии на углу улиц Жиду и Стиклю, пьем горький черный кофе, совещаемся после очередной неудачной попытки найти эту чертову пекарню. Невидимая она, что ли.

Саливаныч всегда готовится к нашему приходу. Считает, что жена не должна хлопотать ради его гостей. Сам заваривает чай в большом пузатом чайнике с алыми маками на боках. Сам моет и перебирает привезенные из деревни фрукты и ягоды, а зимой тащит на стол банки с домашним вареньем. И специально ходит за пирожками с капустой в маленькую пекарню на Жиду, которая, по его словам, открылась еще до Независимости, где-то в середине восьмидесятых, когда вдруг разрешили предпринимательство, и одно за другим стали появляться кооперативные лавки, рестораны и кафе.