Все сказки старого Вильнюса. Начало - читать онлайн книгу. Автор: Макс Фрай cтр.№ 116

– А и правда, как будто кого-то топчет, – невольно улыбается Агата. – Похоже!

– То-то и оно. Но если паука не поймали, можно растоптать воображаемого. Главное – плясать.

– Правда? – переспрашивает Агата. – Слушайте. Кажется, я хочу потанцевать. А вы?

– Я не умею, – разводит руками незнакомец. Но тут же решительно добавляет: – Ай, ладно, умеем мы или нет, сейчас все равно.

* * *

Милда не знает, как это случилось. Просто шла по городу, выбирая самые темные улицы, чтобы случайно не столкнуться с какими-нибудь знакомыми, которым взбрело в голову выбраться в центр посмотреть на фейерверк. Шла и шла, потом услышала музыку, что-то из детства, из музыкальной школы; на самом деле неважно, просто ее потянуло на эти звуки как магнитом. А потом…

Милда не знает, когда начала приплясывать в такт нехитрой мелодии; кажется еще на ходу, прежде чем вышла из переулка и увидела площадь, справа детские качели и какие-то новомодные спортивные снаряды, а слева играют музыканты и пляшет народ, несколько пар, кружатся и подпрыгивают, кто во что горазд, а в самом центре, высоко задирая коленки, скачет какой-то блондин с лицом сказочного принца, глаза закрыты и улыбка на губах, такая улыбка, что Милда не смогла устоять и тоже вошла в круг.

Милда не знает, как решилась плясать на глазах у всех, не понимала, как у нее получается, она никогда не училась танцам, даже на дискотеку ходила всего один раз с подружками, ей не понравилось, решила: больше никогда. И вдруг пляшет среди других танцующих, хлопает себя по бедрам, представляя, что на самом деле бьет в бубен, и смеется от радости и, кажется, даже подпевает музыкантам. Ну точно. О ужас, довольно громко поет! И ей хорошо.

* * *

Ну что, ты доволен, засранец? – думает Витторио. – Смотри, сколько народу уже свел с ума! Ну то есть, не свел, а наоборот, и не ты, а мы, но какая разница, Нико, уж тебе точно никакой разницы, главное, ты опять настоял на своем. Как же я этому рад.

* * *

Так и знала, – думает Агата. – Нет у меня в голове никакой тьмы, я сама ее выдумала, как Йонаса, Маргариту и старика фотографа, как этого дурацкого заику Маркуса и мою вечную соперницу Аллу, одному Господу ведомо, зачем я выдумала их всех, вернее, зачем Он создал меня такой дурой. Наверное, чтобы однажды я сплясала в парке на площади в новогоднюю ночь и посмеялась с Ним вместе, вот такой был у Него на мой счет план. А что ж, в одиночку смеяться даже Господу скучно, всем нужна хорошая компания, и Ему, и мне.

* * *

У нас опять получилось, – думает Питер. – Это самое удивительное. Я никогда не верю, что в новогоднюю ночь придут какие-то люди и будут плясать, да так, словно всю жизнь учились итальянским народным танцам. Я никогда не верю, а оно происходит, год за годом одно и то же, и это значит, мой дорогой Безголовый без всяких «почти» Ник, что ты прав, а я ошибаюсь, и всегда ошибался, и какое же счастье, что так. Твои безумные маниакальные бредни всегда казались мне куда привлекательней моей скучной правоты.

* * *

– Прости, – говорит Даня, – я не позвонил в нашу полночь, потому что плясал на площади… Ладно, ладно, еще раз прости, конечно шучу. Пропустил эту чертову полночь, потому что закончил работу. Да, представь себе, да! Ту самую, всю, целиком. Почти на неделю раньше. Поэтому сидел в Интернете, искал билет по карману и, будешь смеяться, поймал. Рейс не то в семь утра, не то в восемь, в общем, рано утром, поэтому я сейчас соберу чемодан и поеду в аэропорт, спать буду уже в самолете. И ты пока тоже поспи, потом уже не получится, я тебе просто не дам.

* * *

Спасибо, – думает Надя. Она сидит на мокрой траве, как на облаке. Облако куда-то несется, ветер свистит в ушах, а Надя повторяет снова и снова: – Спасибо, мой хороший, спасибо тебе, наш Почти Безголовый, самый живой из мертвых, дурацкий, дурацкий дружище Ник.

Анна-Алена, Анна-Алена, куда тебя понесло?

Я сижу на груде кирпичей, и руки у меня светятся.

На самом деле ничего страшного. Со мной иногда бывает. Это надо просто переждать. Пересидеть в чужом дворе, где какая-то добрая душа оставила кирпичи под навесом – почти сухие, условно чистые, как будто специально для меня. Когда так сильно кружится голова, впору и просто на землю сесть, по сравнению с таким вариантом кирпичи – великое благо.

И вот я на этом благе сижу.

У меня кружится голова и светятся руки. И то, и другое скорее приятно, чем нет, однако с головой такая проблема, что хрен устоишь на ногах; с руками проще, только желательно, чтобы их никто не увидел. Это не так уж сложно устроить. Перчатки мне невыносимы, в них я чувствую себя почти слепым, зато у всех моих свитеров очень длинные рукава, а летом я ношу штаны с просторными карманами.

Впрочем, если даже кто-то что-то заметит, решит – показалось. И тут же выбросит из головы. В этом смысле с людьми очень легко иметь дело. Во всех остальных… ну, когда как.

Неважно.

Важно, что вот прямо сейчас я постепенно, словно бы приходя в себя после короткого тяжкого дневного сна, начинаю понимать, что происходит. Ну или вспоминать; ай, как ни назови этот процесс возвращения к собственному смыслу, правду все равно не скажешь. Потому что правда этого восхитительного момента – по ту сторону слов, в отчаянном и восторженном вдохе всем телом сразу, когда бесконечный пасмурный мир входит в тебя и говорит: «Привет, я и есть твоя жизнь». И ум сперва потрясенно умолкает, словно бы навек, но буквально миг спустя наконец-то становится ясным. Таким, как надо.

Вот и отлично. Самое время ему проясниться, потому что начинается – на самом деле уже началось – мое очередное дежурство. Немного невовремя; с другой стороны, а когда оно бывает вовремя? Никто никогда ни к чему не готов. Возможно, растерянность – это и есть готовность – в том виде, в каком она доступна здесь большинству из нас.

– Анна-Алена!

Женщина в сером пальто выходит из подворотни и растерянно оглядывается по сторонам. Вроде бы только что сюда зашла, сфотографировала красиво облезшую штукатурку и сразу же вышла обратно. Но улица выглядит как-то иначе. Получается, я все-таки вышла куда-то не туда? Но как?!

– Анна-Алена! – настойчиво кричит кто-то вдалеке, в соседнем дворе или даже на соседней улице, поди разбери. В этом городе странная акустика, как, впрочем, во всех старых городах.

Надо же, – думает женщина в сером пальто.

Она сама Анна – по паспорту. Имя выбрал отец, маме оно почему-то не нравилось, и она придумала «Алену», такое почти тайное домашнее имя, только для них двоих. А в школе ее, конечно, звали Аней. И в институте, и на работе – везде. Но для лучшей подружки Люси была Аленой, как для мамы. И еще для Марика. И для его сестры Кати, которая быстро стала роднее самой родной. В общем, для близких – Алена. А для чужих – Анна. Имя-щит, в каком-то смысле очень удобно.