Я стану твоим зеркалом. Избранные интервью Энди Уорхола. 1962-1987 - читать онлайн книгу. Автор: Кеннет Голдсмит, Энди Уорхол cтр.№ 31

Двадцатитрехлетняя Гретхен Берг, дочь видного историка кино Германа Дж. Вейнберга ^[116], познакомилась с Уорхолом благодаря кинокритику Шелдону Ренэну ^[117]. Посетив Фабрику на 47-й улице, Ренэн пришел в такой восторг, что позвонил Берг и посоветовал ей зайти туда и познакомиться с Уорхолом.

Берг уже слышала о Уорхоле от своих знакомых из мира кино. Она вспоминает: «Мы услышали, что есть такой новый художник, который снимает необычные фильмы, и я тогда посмотрела несколько: “Эмпайр”, “Спи” и “Поцелуй” – в Синематеке кинематографистов на 41-й улице. В то время мы не очень четко представляли себе, кто он такой и чем занимается». Вскоре после звонка Ренэна Берг подошла к Уорхолу на каком-то кинопоказе и попросила его об интервью. Уорхол ответил, что ему это интересно, но предупредил, что обычно вообще ничего не говорит.

Это не остановило Берг, и летом 1966 года она взялась интервьюировать Уорхола на Фабрике. Придя туда, она «обнаружила милейшего, очень сдержанного человека», которому было занятно поговорить с «вежливой и серьезной молодой женщиной». Интервью, взятые при личных встречах (частично записанные на катушечный магнитофон Norelco, который Берг одолжила у отца, частично восстановленные по памяти), позднее были записаны на бумаге.

Они встречались в течение трех или четырех недель. Обычно Берг и Уорхол беседовали с двух до шести часов пополудни. Эти разговоры – свод досужей болтовни и изречений. Берг вспоминает: «Я придумывала такие вопросы, чтобы он расслабился, чтобы прогнать страх или неуверенность, погрузить его в некое состояние сна с открытыми глазами, в котором он делился бы самыми заветными мыслями. Вопросы строились так, чтобы вызвать его на разговор на какие-то определенные темы, подкинуть ему идеи; это были скорее высказывания, чем вопросы. Текст замышлялся как нечто вроде словесного коллажа, он должен был создать у читателя ощущение присутствия на Фабрике в жаркий летний день».

Берг придумала несколько вопросов заранее, но вскоре отбросила домашние заготовки и позволила беседе течь свободно. Она подпала под обаяние Уорхола и постаралась отразить это ощущение в тексте. «Энди был чрезвычайно харизматичен, его личность притягивала неодолимо, как магнит. При разговоре с ним возникало ощущение, что тебя словно гипнотизируют. Мне казалось, что все течет единым потоком в одну точку, и вопросы, которые я задавала, переставали что-то значить». Поэтому Берг стала рассматривать свое общение с Уорхолом скорее как труд «медиума», чем как интервью.

А вот пассаж, от которого пробирает озноб: Уорхол упоминает о Валери Соланас, которая в июне 1968 года, примерно через два года после того, как было взято это интервью, выстрелила в него: «Иногда нам пытаются расставлять ловушки: одна девушка позвонила сюда и предложила мне киносценарий под названием “Сунь себе в зад”, и я подумал, что название просто замечательное; ну, я человек приветливый, вот я и пригласил ее принести сценарий, но он оказался такой грязный, что я подумал, что она, наверно, служит в полиции. Не знаю, может быть, она нас не обманывала, но с тех пор мы ее больше не видели, и меня это не удивляет. Наверно, она решила, что такой сценарий – самый подходящий для Энди Уорхола».

Когда Берг бывала на Фабрике, там толпились ее многочисленные знаменитые обитатели, в том числе Джеки Кёртис, Джерард Маланга, Рене Рикар, Интернешнел Велвет и Эрик Эмерсон. Там же присутствовал гарвардский студент Дэнни Уильямс ^[118], который однажды, пока Берг и Уорхол беседовали, заснул на кушетке, зажав в руке непогашенную сигарету. Кушетка загорелась. Берг вспоминает, как Уорхол пытался растолкать Уильямса, а из колонок в это время гремел «Петрушка» Стравинского.

Еще несколько дней ушло на редактуру. «Окончательная версия интервью – неполная. Например, мы разговаривали о моем фотографическом портфолио, а потом я это вычеркнула, потому что в общую канву этот разговор не вписался; но почти все остальное я включила».

Берг не знала, куда пристроить готовое интервью. Она жила со своим бойфрендом на Сент-Марк’c-Плейс в Ист-Виллидж и решила наудачу зайти в редакцию The East Village Other, которая находилась неподалеку. Там интервью немедленно взяли и напечатали. Берг вспоминает, как среагировали в редакции: «О, Энди. Круто».

КГ

Энди Уорхол Я предпочел бы оставаться загадкой. Мне никогда не нравится раскрывать свою биографию, и вообще всякий раз, когда мне задают вопросы, я придумываю новую версию. Не то чтобы у меня имидж такой – ничего не рассказывать. Просто я забываю, что именно говорил днем раньше, вот и приходится сочинять все по новой. В любом случае, у меня, наверно, вообще нет никакого имиджа, ни положительного, ни отрицательного. Я нахожусь под влиянием других художников, всех, кто есть в искусстве; на меня повлияли все американские художники; в числе моих любимых художников – Эндрю Уайет и Джон Слоун; о, как же я их люблю, по-моему, они гениальны. Жизнь и житье-бытье влияют на меня больше, чем конкретные люди. На меня влияют люди в целом; а вещи я ненавижу, если это только вещи, они мне совершенно неинтересны, так что когда я пишу картины, я просто изготавливаю все больше и больше вещей, не испытывая к ним никаких чувств. Вся эта шумиха вокруг меня… на самом деле она очень смешная… нельзя сказать, что люди меня не понимают, я считаю, что все всех понимают, нет такой проблемы – неудачная коммуникация, просто мне кажется, что меня понимают, и мне все равно, что там обо мне пишут; в любом случае, я мало читаю то, что пишут про меня, я просто рассматриваю иллюстрации к статьям, а что там про меня говорят, неважно; я просто читаю текстуры слов.

Так я вижу все: поверхность вещей – что-то вроде ментального шрифта Брайля, я просто провожу руками по поверхности вещей. Я считаю себя американским художником; мне здесь нравится, по-моему, здесь очень здорово. Фантастика. Мне хотелось бы работать в Европе, но там я делал бы не совсем то же самое, там я делал бы другое. У меня такое ощущение, что своим искусством я представляю США, но я не критик общества; я просто рисую эти вещи на своих картинах, потому что именно эти вещи знаю лучше всего. Я вовсе не пытаюсь критиковать США, не пытаюсь показывать какие-то там уродства – ничего подобного: наверно, я просто художник, и только. Но я не могу сказать, так ли уж серьезно я воспринимаю себя как художника; я просто над этим не задумывался. Правда, не знаю, как ко мне относятся в прессе.

Я больше не занимаюсь живописью, около года назад я ее бросил и теперь просто снимаю фильмы. Я мог бы заниматься тем и другим одновременно, но кино интереснее. Для меня живопись была просто фазой, через которую я прошел. Но теперь я делаю кое-какие парящие скульптуры: серебряные прямоугольники; я их надуваю, и они парят в воздухе. Но не как мобили Александра Колдера, мои ни с чем не соприкасаются, а просто свободно парят. Только что устроили ретроспективную выставку моих работ и заставили меня на нее прийти, и это оказалось очень весело: туда набилось столько народу, чтобы посмотреть на меня, а может, на мои картины, что пришлось снять картины со стен, и только после этого нас смогли вывести наружу. Наверно, людей обуял большой энтузиазм. Я не согласен с идеей, что на некоторых моих картинах я изображаю основные секс-символы нашего времени – Мэрилин Монро, Элизабет Тейлор, ведь в Монро я просто вижу обычного человека. Символично ли, что я пишу Монро такими неистовыми красками? Это красота, а она красива, а если что-то красиво, краски симпатичные, вот и все. Или типа того. Картина с Монро была частью серии о смерти, которую я делал, серии с изображениями людей, которые умерли от разных причин. У меня не было никакого глубинного резона делать серию о смерти, никаких «жертв нашего времени»; вообще не было никакого резона ее делать, только поверхностный резон. Я наслаждаюсь миром; он приносит мне огромное удовольствие, но я не чувственный. Я слышал от людей, что мои картины – такой же важный составной элемент модных кругов, как одежда и автомобили; наверно, так все начинается, и вскоре все модные вещи станут одинаковыми; это лишь начало, дальше станет лучше, и все превратится в полезный декор. Я не считаю, что нехорошо быть модным и успешным, ни капельки; ну а мой успех, это… э-э-э… он просто дает человеку какое-то занятие, знаете ли. Например, здесь, на Фабрике, я пытаюсь наладить бизнес, но очень многие просто приходят и сидят сложа руки, бездельничают, я такого не терплю, ведь я-то работаю.