Аркониэль обхватил Айю и пригнул ее голову вниз, пытаясь защитить от ударов. Тут к ним подбежал Фарин и заслонил их обоих.
— Во двор! — выдохнула Айя, пытаясь отстранить своих защитников.
Когда волшебники и перепуганные слуги оказались снаружи, в зале начали взлетать в воздух сорванные со стен занавеси. Одна из них упала на угли в очаге.
— Несите воду! — закричал Минир. — Демон собирается поджечь дом!
— Отправляйтесь в казарму, вы можете переночевать там, — распорядился Фарин, потом бросился обратно на помощь остальным.
Аркониэль провел Айю в темную казарму. У двери стояла жаровня, и молодой волшебник, щелкнув пальцами, зажег в ней огонь. Вдоль стен были расстелены узкие матрацы, и Айя рухнула на ближайший. Аркониэль осторожно взял ее за раненую руку и осмотрел повреждения. Там, где хрустальная палочка касалась ее ладони, тянулся длинный красный ожог, а на пальцах виднелись многочисленные порезы.
— Все не так плохо, как кажется, — сказала Айя, глядя, как Аркониэль вытаскивает острые осколки хрусталя.
— Достаточно плохо. Приляг. Я схожу возьму кое-что в доме и сразу же вернусь.
В зале Аркониэль обнаружил повариху и остальных, вытаскивавших из очага чадящую занавесь и сгребавших рассыпавшиеся угли.
— Погаснуть! — приказал Аркониэль тлеющим искрам, резко хлопнув в ладоши. Огонь тут же погас, оставив после себя зловонный дым. — Айя пострадала. Мне нужна мазь от ожога и чистые тряпки для перевязки.
Повариха принесла все нужное, а Фарин отправился в казарму вместе с Аркониэлем, чтобы помочь с перевязкой.
— Что случилось? — спросил воин у Айи. — Что ты пыталась сделать?
Айя поморщилась, когда Аркониэль стал обмывать ее руку в тазу.
— Как видно, что-то не очень благоразумное.
Фарин подождал, давая ей возможность объяснить подробнее, потом, когда она ничего не стала уточнять, кивнул и сказал:
— Вам лучше на ночь остаться здесь. Я лягу в зале.
— Благодарю тебя. — Айя отвела глаза от своей руки, с которой возился Аркониэль. — Но почему ты здесь, Фарин? Риус ведь в Атийоне, разве не так?
— Я учитель принца Тобина, поэтому остался здесь, чтобы продолжить с ним занятия воинским искусством.
— В самом деле, Фарин?
Что-то в голосе Айи заставило Аркониэля оторваться от работы и взглянуть на волшебницу.
— Я знаю вас с Риусом с тех пор, как вы были еще мальчишками. Расскажи мне, как у него идут дела. Я слишком долго отсутствовала и чувствую себя теперь как чужестранка.
Фарин провел рукой по своей короткой бородке.
— Ему несладко пришлось, как ты можешь себе представить. Его жизнь была нелегкой и раньше, а потеря Ариани… — не только ее смерть, но и безумие, ненависть к нему все эти годы после рождения Тобина… — Фарин покачал головой. — Я так и не понял, почему она винила Риуса в смерти второго ребенка или почему она так это переживала. Я не хочу плохо говорить об умершей, но, наверное, в ней было больше от ее матери, чем все думали. Некоторые говорят, что именно поэтому дух умершего ребенка преследует того, который выжил, но я не придаю значения таким разговорам.
— Что еще говорят?
— Ох, всякое разное.
— Ради выжившего ребенка расскажи мне все подробно. Ты ведь знаешь, мы не станем болтать.
Фарин опустил глаза на свои покрытые шрамами руки.
— Ходят слухи, что Риус узнал, будто не он отец детей, и убил одного из них, прежде чем его смогли остановить. Поэтому умерший младенец мучает живого, а Риус держит сына подальше от столицы.
— Что за чепуха! А каково положение князя при дворе?
— Царь, как всегда, доверяет ему и зовет Риуса братом, но… отношения их после смерти Ариани стали несколько напряженными, хотя больше, пожалуй, со стороны Риуса. Он отказался от своих покоев в Новом дворце и вернулся в Атийон. А здесь он теперь совсем не может бывать.
— Это несправедливо в отношении ребенка. — Фарин в первый раз посмотрел на обоих волшебников, и Аркониэлю показалось, что он прочел в глазах воина боль и вину.
— Я это понимаю, и так и говорил Риусу. Если хотите знать, отчасти поэтому он послал меня сюда. Я никому ничего не сказал об этом в замке, боясь, как бы не дошло до Тобина. Это разбило бы ему сердце, как едва не разбило мне. — Айя здоровой рукой коснулась его руки.
— Ты всегда откровенно, как брат, разговаривал с Риусом, Фарин. Не могу себе представить, чтобы он от тебя отвернулся. Я поговорю с ним, когда увижусь.
Фарин поднялся, собравшись уходить.
— В этом нет нужды. Все пройдет. Доброй вам ночи.
Айя посмотрела ему вслед и покачала головой.
— Я часто жалею о том, что мы ему ничего не сказали.
Аркониэль кивнул.
— Я жалею об этом тем больше, чем дольше здесь нахожусь.
— Что ж, пока оставим все, как есть. — Айя подвигала своей забинтованной рукой и поморщилась. — Ехать верхом это мне не помешает. Думаю, завтра я и отправлюсь. Хочу снова побывать в Эро и перекинуться словечком с Риусом.
— В Эро? Это значит войти прямо в клетку к волкам. Ты наверняка повстречаешь там Гончих.
— Без сомнения, но и ими следует поинтересоваться тоже. Хотела бы я, чтобы Иллиор показал нам их в видении, когда наше дело еще только начиналось. Не тревожься, Аркониэль, я буду осторожна.
— Более осторожна, чем только что в зале, я надеюсь. Но что все-таки случилось?
— Точно я не знаю. Когда я только явилась в замок, я почувствовала, что защитное кольцо, которым я окружила себя, прогибается, как стенка шатра под ураганным ветром. А вечером я решила применить кое-что посильнее, попыталась изгнать призрак из зала и закрыть ему туда дорогу до утра.
— Ты не сделала ошибки в символах?
— Нет, заклинание было наложено правильно, но не сработало, как ты видел. Я уже говорила: этот дух не похож ни на что, с чем мне приходилось иметь дело. Мне хотелось бы иметь время на то, чтобы изучить его, но обстоятельства таковы, что моя задержка может плохо отразиться на детях. Я даже не рискну снова войти в дом, хотя и хотела бы еще раз увидеть Тобина перед отъездом. Не приведешь ли ты его ко мне утром? И на этот раз одного.
— Конечно. Только на твоем месте я не рассчитывал бы на долгий разговор. Тобина нелегко вызвать на откровенность.
Айя улеглась на матрац и усмехнулась.
— Это я заметила с первого взгляда. Клянусь Светоносным, работа тебе предстоит не из легких.
Глава 25
Когда Тобин проснулся на следующее утро, Ки стоял у открытого окна, подперев подбородок кулаком, а другой рукой рассеянно отковыривая от камня пятнышко лишайника. При дневном свете он казался моложе, на лице его была написана печаль.