Узкие улочки жизни - читать онлайн книгу. Автор: Вероника Иванова cтр.№ 69

— Какое же место ты отводишь Еве?

— Может, дослушаешь сначала? — огрызнулся Ханс. — Параллельно с осознанием происходит и психологическое принятие дара. То есть, либо ты привыкаешь к мысли о том, что твои действия по определению аморальны, либо...

— Теряешь внутреннюю свободу.

— Ну, не так категорично, но в целом, вывод верный.

Любопытненько. Передо мной подобной проблемы не стояло, потому что я изначально планировал использовать открывающиеся возможности для работы. Выражаясь пафосно, для служения обществу. А что должен был чувствовать подросток, например, воспитанный в строгих правилах и вдруг осознавший, что постоянно совершает преступление против неприкосновенности чужих мыслей? Глубокий шок, самое меньшее. И далее, конечно, встаёт нелёгкий выбор: постараться подавить свои способности, а если не получится, тщательно скрывать. Или, ударившись в другую крайность, пользоваться ими, наплевав на моральную подоплёку происходящего.

Если упростить окончательно, медиум может либо принимать свою исключительность, как данность, либо стыдиться её. А в случае Евы...

— Значит, то, что девушка не смогла произнести несколько слов, свидетельствует о её зажатости?

Меня удостоили ещё одного хлопка:

— Бинго!

— Кстати, твоя ассистентка тоже не решилась повторить текст. Видимо, её ты экзаменовал другими способами?

— Другими, не другими... — Грюнберг провёл ладонью по стене, посмотрел на покрывший кожу беловатый налёт и скривился, но отряхивать пиджак не стал. — Провалить можно кого угодно, было бы желание.

— А самый страшный грех фроляйн Цилински, конечно же, состоит том, что её курировал я?

Ханс довольно улыбнулся:

— Вот видишь, какой ты сообразительный! Не жди, извиняться не буду. Выдастся удобный случай, снова сделаю то же самое. И ещё, Джек.

Тут он сделал внушительную паузу, глядя мне прямо в глаза.

— Пойми, наконец: ВСЕ не могут быть Избранными.

— О чём ты? — удивлённо переспросил я, действительно пребывая в некотором ступоре от услышанного.

— Неужели требуется дополнительное разъяснение?

Представь себе, требуется. Потому что фразу Грюнберга можно понять, например, так:

— Дали о себе знать твои нацистские предки?

Ханс удручённо качнул головой:

— Это твоя больная тема, да?

Не моя. Мамина. Хотя Дагмара никогда не рассказывала мне о моих родственниках по материнской линии и их жизненных путях, любые упоминания событий последней войны заставляли черты решительного лица напряжённо каменеть. А я вполне солидарен с мамой в её чувствах. Вернее, по привычке вскидываюсь, стоит только кому-то задеть струны старых воспоминаний.

— Посмотри на мир, Джек. Он эволюционирует, какие-то виды животных продолжают существование многие века, какие-то исчезают полностью. То же происходит и с целыми человеческими нациями. Это законы природы, а не моя прихоть.

— Выживет сильнейший?

— Не обязательно. Выживет достойнейший, причём, спеша предупредить очередную вспышку твоего рыцарского рвения, уточняю: достойность эта будет определяться вовсе не нами, а...

— Высшими силами?

Грюнберг переступил, перенося вес тела на другую ногу.

— Может быть. Хотя, я бы их так не называл. Скорее, «имеющие возможность влиять». Улавливаешь ключевое слово?

Он меня доведёт своей привычкой вынуждать всех собеседников искать расставленные в многозначительных фразах акценты!

— Возможность?

— Нет. «Имеющие», вот что самое главное.

— Но тот, кто располагает могуществом, не удержится, чтобы не испробовать его в деле.

— В яблочко! Только в соседнее, — торжествующе хохотнул Грюнберг. — Не может удержаться от соблазна только тот, кто не пробовал соблазн на вкус. А мне думается, наш мир уже достаточно стар и мудр, по крайней мере, для того, чтобы не устраивать потоп, когда нужно полить грядку.

Может быть, он и прав, надменный зануда Ханс. Но мне всё ещё хочется верить в благодать, доступную всем. Каждому.

— Значит, в светлое будущее доберутся не все?

— Увы. И первыми, кто сойдёт с дистанции, будут рыцари в сверкающих доспехах. Такие, как ты, Джек.

— Пророчишь мне смерть?

— Ничуть. Но рыцари всегда бросаются на защиту слабых и обиженных, а потому гибнут чаще и в больших количествах, чем те, кому, и в самом деле, следовало бы избавить мир от своего существования.

— Что-то не припоминаю за собой особого рыцарства.

Лицо Грюнберга вытянулось от непритворного изумления:

— А экзамен? Вступился за несчастную «жертву» злого профессора. Классика!

— Ээээ... — Не хочется врать по мелочам, поэтому признаюсь, как на духу: — Я не спасал Еву. Я воевал с тобой.

— Знаю, знаю! Но, что характерно, боевые действия ты начал, только когда помощь понадобилась другим.

— Я слишком ленив, чтобы трепыхаться просто так. И люблю публичное признание своих заслуг.

Ханс покровительственно похлопал меня по плечу:

— И это оставляет тебе некоторую надежду на спасение от неурочной гибели! Ладно, мне пора. До свидания. И следи за своими доспехами: они могут выдержать только ограниченное количество ударов.

Доспехи, значит? Не беспокойся, они у меня ещё толком ненадёванные! И если уж речь зашла о сказках, легендах и прочих чудесах...

— Задержись ненадолго.

— С какой стати?

— Хочу кое-что спросить.

— Рассчитываешь получить ответ?

— Питаю на сей счёт скромные надежды.

Он остановился, наверняка, скорчил десяток недовольных гримас, но всё-таки повернулся ко мне:

— Спрашивай.

— Тебя когда-нибудь гипнотизировали?

Ханс внимательно вгляделся в моё лицо, видимо, стараясь понять, шучу я или нет, но поскольку и снаружи, и внутри не нашёл ничего, кроме предельной серьёзности, нехотя признался:

— Было дело.

— На что это похоже?

— Странный вопрос, Джек. Неужели возникли проблемы?

— Нет, просто хочу сравнить ощущения.

— На тебя пытались влиять?

— Может быть. Именно поэтому и спрашиваю.

Брови Грюнберга хмуро сдвинулись.

— Приятного точно ничего нет. Ты теряешь контроль, в зависимости от мастерства гипнотизёра всё происходит плавно или рывками, но в любом случае чувствуешь что-то вроде тошноты и головной боли. До той минуты, пока не перестаёшь сопротивляться, конечно.