Другой барабанщик  - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Мелвин Келли cтр.№ 27

– Такер, а правда Бетра милая?

Он не шевельнулся. Вообще-то можно ожидать, что если парень хочет жениться на девушке, то он при одном упоминании ее имени хотя бы должен дернуться. А он – нет.

Но мне теперь и самой стало интересно. Наверное, это было не мое дело, ведь Бетра просто хотела знать, думает ли он о ней хоть когда-нибудь.

– Я хочу спросить: тебе она нравится?

Он ответил так, словно ему это причиняло невыносимую боль:

– Да, мисс Димфна.

Вот и все, что мне удалось из него вытянуть, но и этого было недостаточно. Не то чтобы я ждала, что он зальется соловьем и выложит мне все, но мне было непонятно, действительно ли она ему нравится или он просто хотел заставить меня замолчать.

Но все-таки она ему нравилась, потому что в сентябре они поженились. И потом чуть ли не сразу же она стала ходить по дому беременная. Даже женившись на ней, он оставался с ней немногословным. Может, ему просто не хотелось разводить сюси-пуси на глазах у посторонних. Но, по-моему, это очень здорово, когда кто-то при всех говорит, что любит тебя. А он – нет. Он вообще ничего не говорил.

А я вернулась в школу мисс Бинфорд, и вроде именно в тот период у моих родителей возник разлад в отношениях. Не то что они ссорились при нас. На самом деле, я сомневаюсь, что они вообще ссорились. Все было гораздо хуже. Просто, насколько я сейчас помню, они все реже и реже разговаривали друг с другом, пока не наступил момент – а именно об этом моменте я и говорю, – когда они вообще перестали разговаривать… ну разве что по ночам, когда, как я думаю, женатые люди чувствуют себя особенно одиноко и понимают, как мало у них общего и как много они потеряли в жизни.

Не думаю, что этот разлад свалился на них, как снег на голову. Думаю, он все время просто таился. И родители просто не удосуживались подумать о своих отношениях, потому что они растили сначала Дьюи, потом меня. Но теперь, когда мы выросли, им больше не надо было предпринимать усилия и прятать эту беду, и она проявилась, вылезла наружу.

Иногда я слышала их по ночам. Я выходила в ванную, и до моих ушей доносилось их бормотание. Я останавливалась у двери и подслушивала. Наверное, это не похвальное любопытство, но, когда у твоих родителей проблемы, ты же не можешь просто пройти мимо их спальни, как ни в чем не бывало зайти в ванную и нанести ночной крем.

Сначала я услышала голос мамы:

– Но почему, Дэвид? – Она говорила плачущим голосом, а может, и плакала.

– Не знаю. Тебе этого не понять. – Он никогда не повышал голоса.

– Но раньше я же понимала. Разве нет, Дэвид?

Наступило молчание. И можно было слышать, как они задвигались. Но, судя по звуку, они не занимались любовью. Они просто пытались заснуть. Потом внезапно мама сказала:

– Дэвид, я же тебя люблю!

А он ничего не ответил.

Наверное, тогда я впервые ощутила близость к маме. Мы с ней ладили, как дочка и мама, хотя говорят, что дочки лучше ладят с отцами, а сыновья – с матерями. Это справедливо для нашей семьи, потому что папа никогда особенно не ладил с Дьюи. Иногда я замечала, как он смотрит на Дьюи. Он долго-долго смотрел на него, потом качал головой и отводил взгляд. Не то чтобы он испытывал к сыну отвращение – так казалось Дьюи, – скорее папе хотелось что-то ему сказать, а он не знал как. Это могло прозвучать как реплика персонажа из телесериала, но именно так он бы и выглядел. Думаю, в большинстве случаев ему хотелось что-то сказать Дьюи, но вместо него он говорил со мной. Я отлично ладила с папой, но это мало что объясняет.

Когда родители перестали разговаривать, Дьюи вообще не мог разговаривать с отцом без того, чтобы не поссориться с ним. Такое было впечатление, что Дьюи ссорится с отцом вместо матери. Папа что-нибудь скажет, что угодно, а Дьюи вечно цеплялся за его слова, и начиналось… Я не вмешивалась. Я пыталась сорвать их ссору, делая какую-то глупость или откалывая дурацкую шутку, но эти уловки ни к чему не приводили, и я просто уходила.

В разгар таких ссор одна Бетра не давала мне чувствовать себя несчастной в собственном доме. Она отвлекала меня беседой, веселила. Но и у нее самой было полно забот – в конце концов, она же ждала ребенка – и не могла себе позволить решать мои проблемы.

Она родила в августе, ребенок был чудо какой хорошенький, с кожей цвета светлого кофе и яркими карими глазами. Мне нравилось о нем заботиться. Я делала всякие глупости – вроде как брала его на руки и, закрыв глаза, представляла, что кормлю его. Когда у меня будут свои дети, я точно буду их сама кормить. Бетра все-все мне рассказывала про грудное вскармливание, а иногда такие интересные вещи говорила. Как тогда, например, когда она уехала в Нью-Марсель на девичник, вернулась поздно вечером и спросила у меня:

– Ты когда покормила моего ребенка?

– Он заплакал в семь, и я дала ему бутылочку, – говорю.

– Так я и думала, – отвечает и хохочет. – Около семи у меня молоко пошло, и грудь заболела, ох, как же она заболела, словно он меня сосет, так что пришлось пойти в туалет и там сцедиться. Я сразу поняла, что мой малыш проголодался.

Только представьте: она находится на расстоянии двадцати или тридцати миль от своего малыша и знает, что он проголодался. Это же здорово чувствовать с кем-то такую близость.

И я узнала, что происходит между Такером и Бетрой как раз благодаря грудному вскармливанию. Можете счесть меня чокнутой, но это так. Бетра часто говорила, что кормящая мать не должна волноваться, иначе у нее пропадет молоко, и ребенка придется приучать к бутылочке. И она дала себе обещание, что, когда у нее родится ребенок, она будет сохранять спокойствие, чтобы у нее не пропало молоко.

Но в сентябре, после того как Дьюи уехал учиться в колледж, а Такер купил ферму, молоко у нее пропало. Вот так – ни с того ни с сего. Она прекрасно себя чувствовала. Все у нее было хорошо, но молоко пропало напрочь. Я даже помню тот вечер, когда она мне об этом сообщила. Я запомнила, потому что стала взрослеть. Глупо, понимаю. Так же не бывает, что за одну ночь ты вдруг повзрослела. То есть хочу сказать, что я начала думать кое о каких вещах по-взрослому.

Вот что произошло. Я пошла на кухню взять себе апельсинового сока (обожаю этот сок), а потом собралась делать домашнее задание, и вот я сижу там в полумраке у окна, потягиваю сок и смотрю на звезды. А небо было похоже на картину, потому что на стене виднелись четыре звезды внутри квадрата окна.

Потом открылась дверь и вошла Бетра. Было так тихо и приятно, а я сидела, не шевелясь, и кажется, она меня не заметила. Она не плакала, но вдруг ни с того ни с сего прямо зарыдала, стоя в темном углу у плиты, а потом тихо сказала:

– Не понимаю я тебя, Такер. Я пытаюсь, пытаюсь, пытаюсь, но не понимаю. – И так несколько раз.

Я не знала, куда деваться. Не хотела дать ей понять, что я тут же сижу, ведь она пришла на кухню, желая побыть одной. Но если бы я продолжала молчать, а она бы меня обнаружила, она бы решила, что я за ней шпионю. Но тут она говорит: