В клинике Матвея встретили очень радушно.
За то время, что он здесь проработал, Мажаров успел стать частью нашего коллектива, его уважали, к нему обращались за советом, и не только я жалела, что он наотрез отказался вернуться.
Пока муж общался с бывшими коллегами, я успела переодеться, сменить туфли и вернуться в ординаторскую.
— Во сколько приедет ваш знакомый? — спросила я у Василькова, сосредоточенно изучавшего что-то на экране монитора.
— Должен к десяти. Посмотрите фото, пожалуйста, не могу понять — есть асимметрия надбровных дуг или нет? — он развернул монитор ко мне, и я, нацепив на нос очки, тоже стала пристально вглядываться в снимок молодой женщины.
— Да, справа определенно выше.
— Ну слава богу, значит, я не совсем еще ослеп. Кстати, подруга ваша приехала, ждет в приемном.
— Да? — удивилась я. — Кажется, мы договаривались на завтра?
— Она мне вчера поздно вечером перезвонила, спросила, нельзя ли перенести, у меня как раз завтра есть окно между операциями, так чего тянуть? — пожав плечами, ответил Васильков.
— Странно, но пусть так. Вы ее, надеюсь, без моего участия оформите?
— Ну разумеется. Счета, как я понял, на вашу почту отправить?
— Верно.
Васильков покачал головой, но больше ничего не сказал.
У него в кармане завибрировал телефон, и, ответив, дядя Слава вышел в коридор.
— Матвей Иванович, вы бы халат надели, — сказала я, обращаясь к оживленно обсуждавшему что-то с анестезиологом мужу.
— Что, уже пора?
— Судя по тому, что Вячеслав Андреевич ушел, думаю, нам тоже пора.
— Ну ты же потом не сразу уедешь? — спросил анестезиолог, и Матвей кивнул:
— Да, мне же заключение дать нужно будет. Тогда и договорим. Или ты на операциях?
— У меня после обеда.
— Тогда увидимся. Пойду халат попрошу.
Мажаров ушел к сестре-хозяйке, анестезиолог уткнулся в телевизор, я же прошлась по ординаторской туда-сюда и тоже направилась в коридор.
Матвей шел мне навстречу, полы его белого халата развевались за спиной от быстрого шага:
— Идем, Васильков уже в приемном, подъехала его протеже.
Мы спустились в переход, и Матвей как-то машинально взял меня за руку и пошел чуть впереди.
Внутри разлилось что-то теплое — я никак не могла привыкнуть к тому, что обо мне ежесекундно теперь заботятся, стараются оберегать, защищать — все равно, от чего.
Оказывается, быть замужем — это действительно быть за мужем, за спиной человека, готового закрыть тебя грудью от всего мира.
Кто бы сказал мне пару лет назад, что я буду вот так думать о мужчине, я не поверила бы.
В приемном я увидела Оксану — та сидела в кресле, у ног стояла большая сумка, а на коленях она держала свою дамскую и нервно теребила ремешок.
Матвей приветливо кивнул ей и вопросительно обернулся ко мне:
— А чего же здесь? Надо было позвонить.
— Иди, пожалуйста, в первую смотровую, я сейчас, — развернув мужа в противоположном направлении, сказала я и подошла к подруге: — Посиди еще минут двадцать, хорошо? Мы сейчас консилиум проведем, и Вячеслав Андреевич тобой займется. Я же не знала, что ты на сегодня перенесешь.
— Да, решила не тянуть, — и по голосу я поняла, что назначенное на сегодня рандеву с потенциальным женихом сорвалось.
— Ну, отлично. Палату подготовили, располагайся, я зайду после обхода.
— Не беспокойся, все в порядке.
Определенно, с моей подругой творилось что-то странное — такой покладистой я ее в последнее время вообще не помню. Обычно она довольно капризна, любое ожидание выводит ее из равновесия, вызывает раздражение, а тут… Сидит себе тихонечко, ремешок теребит.
Ладно, зайду потом в палату, спрошу.
В смотровом кабинете меня уже ждали.
Когда я вошла, то увидела на стуле под лампой худощавую рыжеволосую женщину лет тридцати пяти.
Я давно уже не встречала рыжих от природы — таких, что распущенные по плечам волнистые волосы казались огненной рекой.
Самое странное заключалось в том, что при таких волосах кожу женщины не усеивали веснушки, как это бывает обычно. Сливочно-белая, словно подсвеченная изнутри, совершенно гладкая и упругая даже на взгляд кожа. И ресницы не белесые, не рыжие, а довольно темные, и брови тоже не бесцветные.
Сперва я решила, что это просто умелое применение косметики, но, подойдя ближе, поняла, что ошиблась.
У женщины был тонкий нос, который немного портила легкая кривизна и горбинка, наверняка заметная только профессионалам, хорошей формы, хоть и слегка тонковатые губы, миндалевидный разрез глаз.
Ну может, только ушные раковины были чуть великоваты — но распущенные волосы это прекрасно маскировали.
— Доброе утро, — поздоровалась я, автоматическим жестом придвигая стул и садясь напротив клиентки. — Меня зовут Аделина Эдуардовна Драгун, я ведущий хирург этой клиники. Что привело вас к нам, Станислава Юрьевна? — бросив взгляд на лежащий на столике рядом формуляр, спросила я, прежде чем потянуться к щелевой лампе.
— Форма носа, торчащие уши, тонкие губы и отсутствие скул, — неожиданно сиплым голосом ответила клиентка.
— То есть проблемы с голосовыми связками вас не волнуют?
— Гораздо меньше.
— Странно. На вашем месте я бы сперва занялась этим.
— Не стремитесь на мое место, Аделина Эдуардовна, — насмешливо бросила она. — Думаю, на вашем куда комфортнее.
Такая отповедь мне не понравилась, но я сдержалась — в конце концов, пошлую фразу «на вашем месте» произнесла именно я.
— Хорошо, думаю, мы сперва проконсультируемся со специалистом, дальше посмотрим.
— А можно подробнее, что вас все-таки не устраивает в лице? — вмешался Матвей, и я вдруг услышала в его голосе волнение.
Обернувшись, увидела, что он слегка побледнел, и поняла причину. Он получил ранение в грудь как раз после того, как несколько раз прооперировал известную писательницу Аглаю Волошину, пытавшуюся изменить не только внешность, но и имя.
Она скрывалась в нашей клинике, предъявив чужой паспорт, и нашедший ее здесь агент вместе со своим подручным и ранили Матвея.
Сердце мое заколотилось.
По моему мнению, муж еще не совсем оправился от психологической травмы, и лишнее напоминание ему сейчас вообще ни к чему. Не надо было его сюда звать, вот черт…
Я даже не слышала, что ответила клиентка, машинально опустила лампу-рефлектор на лоб, развернула лицо женщины к свету, осмотрела носовые ходы: