Тридцатая любовь Марины  - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Сорокин cтр.№ 50

– Ты знаешь… я тебе так завидую…

– Почему? – быстро спросил он, застегиваясь.

Марина пожала плечами и вздохнула.

Достав из кармана перчатки, он снял с полки шапку:

– Так почему завидуешь?

Марина молча смотрела на этого человека, не подозревавшего, ЧТО он открыл ей в прошедшую ночь.

Она вздохнула и опустила голову.

Сергей Николаич внимательно посмотрел на нее, потом на часы и вдруг по-чапаевски разрубил ладонью сумрачный воздух коридора:

– А ну – одевайся! Вместе поедем!

Марина вздрогнула, мурашки пробежали по ее спине:

– Как…

– Вот так! Хватит прозябать, Марина Ивановна. Жить надо, а не прозябать! Жить!

Нахлобучив шапку, он взялся за замок:

– Пять минут на сборы даю! Паспорт возьми с собой. И оденься нормально, без щегольства. На завод поедем…

Он открыл дверь и вышел.

Марина метнулась в комнату, распахнула платяной шкаф.

Кожаная рокерская куртка, вельветовый комбинезон, яркий свитер… не то, не то…

Она выхватила из этой груды простые, давно уже не ношенные брюки, серую водолазку, белый лифчик и шерстяные трусики.

– Сейчас, Сереж, сейчас…

Лифчик непривычно стянул грудь, трусики полезли вверх по ногам:

– Сейчас, сейчас…

Быстро одевшись, она подбежала к столу:

– Так… паспорт…

Паспорт лежал в тумбе, в верхнем ящике.

Диплом… бабушкины облигации… письма, письма, письма… паспорт.

Быстро вытащила его из-под груды писем, улыбнулась, пряча в карман, и только сейчас почувствовала, что кто-то мешает ее радости.

Марина подняла глаза и столкнулась с колючим недобрым взглядом. Выражение треугольного лица на фотографии так поразило ее, что она оцепенела.

За ночь лицо приобрело черты злобы, недовольства и мстительности. Угрюмые глазки сверлили ее. Упавшие на лоб пряди злобно тряслись.

– Сссука… – шипели тонкие губы.

Розоватые блики играли на фотографии.

Марина выглянула в окно.

Там внизу, в рассветном бледном воздухе, прямо напротив черного входа в магазин пылал костер из гнилых ящиков.

Внезапное решение поразило ее своей простотой. Она улыбнулась, а ОН, словно поняв, зашипел, затрясся сильнее:

– Сссука… сссука…

Протянув руку, она сорвала его со стены – только булавки посыпались на стол. Торчащий в большом ящике ключ напомнил о содержимом.

Марина побежала на кухню, сняла с гвоздя большой целлофановый пакет, вернулась и, чувствуя пьянящую, нарастающую с каждым движением свободу, вытянула ящик из пазов. Тяжелый и громоздкий, он сразу потянул руки вниз, но там ждал мутный исцарапанный целлофан: Библия, Чуковская, ГУЛАГ – все закувыркалось, распахиваясь, мелькая фотографиями и строчками.

Вытряхнув ящик, Марина вставила его на место, сунула в пакет фотографию, выбегая, оглянулась.

Со стены никто больше не смотрел.

Только проступал бледный, еле заметный квадрат.

Сергей Николаич нервно курил у подъезда, когда она выбежала, обняв угловатый пакет.

– Это что еще? – нахмурился он.

Марина улыбнулась:

– Это так… надо сжечь… ненужное прошлое…

– Аааа… – равнодушно протянул он и кивнул: – Ну, пошли быстрей.

Костер был по пути. Он пылал ярко и громко.

Два заспанных грузчика в рваных ватниках обрушили на него новые ящики и скрылись в черном дверном проеме.

Запыхавшаяся Марина подошла к костру, заметив, как сильно растопил он подмерзший ледок, размахнулась и бросила набитый книгами пакет.

Пролетев сквозь порывистые желтые языки, он с хрустом провалился в рассыпчатый янтарный жар, и тут же целлофан пронзительно затрещал, свертываясь. Книги рассыпались, пламя охватило их.

Фотография скорчилась, треугольное лицо сверкнуло омерзительной гримасой и пропало навсегда. Тетрадь зашевелилась, горящие страницы свертывались черными рассыпающимися трубочками, замелькали фотографии.

Вика… Наташка… Нина…

Два грязных поломанных ящика с треском рухнули в костер, накрыв горящие книги.

– Вот и все… – прошептала Марина, чувствуя на лице теплоту пламени.

Она устало улыбнулась.

– А Стендаля-то зачем? – усмехнулся Сергей Николаич, бросая в костер окурок.

– Надо, – бодро тряхнула головой она и облегченно вздохнула. – Ну, пошли теперь…

На автобусной остановке толпился народ.

Рассвет набирал силу: грязный осевший снег побледнел, мутно-синие облака на востоке порозовели.

Отодвинув рукав, Сергей Николаич посмотрел на часы:

– Припаздываем. Плохи дела.

– Может, такси возьмем? – спросила зябко Марина.

– Ишь ты, таксошная какая! – усмехнулся он. – Привыкла деньгу проматывать! Нет, Марина. Такси – это баловство. Пролетариату общественный транспорт дан для передвижения. Так что давай как все.

Подошел автобус. Он был основательно переполнен и слегка осел на правый бок. Его быстро обступили. Разошлись двери, но никто не вышел, наоборот – тесно стоящие пассажиры подались глубже.

– Вперед! – бодро взял Маринину руку Румянцев и, проталкиваясь, полез в автобус.

С трудом они втиснулись, поднялись по ступенькам, раздвигая и тесня стоящих.

– Чего толкаешься… – сонно повернулся к ним какой-то парень в синей нейлоновой куртке.

Ничего не ответив, Сергей Николаич обратился к Марине:

– У тебя проездной?

– Нет. Вот пятачок.

– Давай.

Его пальцы взяли пятак, рука потянулась над чужими плечами:

– Опустите, пожалста…

Автобус резко качнуло, сзади навалились, Марина вцепилась в вертикальный поручень, облепленный многими руками. Ей давно уже не приходилось ездить так рано – за мутными стеклами автобуса еще светились фонари и окна; то и дело вспыхивающий розовым восток мелькал за сероватыми коробками домов.

– Ну как, жива? – дохнул ей в затылок Сергей Николаич.

С трудом поворачиваясь к нему, она кивнула:

– Народу сколько…

– Ну и хорошо, – рассмеялся он. – В тесноте, да не в обиде.

Автобус стал поворачивать, их прижало к окну. Сергей Николаич поднял руку и украдкой погладил Марину по щеке:

– Выспалась?

– Выспалась… – улыбнулась она.