Тридцатая любовь Марины  - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Сорокин cтр.№ 28

Марина перелистнула страницу.

Света… Света Райтнер… Светочка-Светланка… Светик-Семицветик… В то лето, когда бабушка все еще пеленала в Ленинграде бордового от крика Кольку, они с Мариной часто оставались ночевать у Светы – двадцатишестилетней, дважды разведенной, кудряво-черноволосой, с округлыми булками плеч, спелыми грушами грудей и пунцовыми капризными вишнями губ.

Обычно после небольшой пьянки она ложилась на кухне, и всю ночь бодрствующие любовницы слышали тоскливый скрип ее раскладушки. Однажды ей надоело вертеться, и под утро она появилась – полненьким шелковым призраком с черной шапкой на голове:

– Девочки, пустите меня третьей… там холодно…

В квартире, как и на улице, стояла жара, Маша с Мариной лежали голые на влажной простыне, отдыхая после продолжительной борьбы, закончившейся обоюдной победой.

– Ложись, – усмехнулась Мария и подвинулась к стенке.

Зашуршала снимаемая рубашка, Света уложила свое белое прохладное тело меж двух смуглых, остывающих углей. Долго молчали, глядя в начинающий белеть потолок, потом Маша предложила накрыться простыней и вздремнуть.

Так и сделали.

Перекрахмаленная простыня хрустела и гнулась, как фанера, Мария быстро задремала, Марина тоже собиралась отправиться за ней, как вдруг Светина рука легла ей на гениталии. Марина со вздохом сняла прохладную длань, отвернулась и заснула…

А потом через несколько месяцев они встретились, неожиданно узнав друг друга в торопливой арбатской толпе…

У нее было белое еврейское тело с острым характерным запахом подмышек и гениталий. Она любила танцевать голой на столе под Шарля Азнавура, пить красное вино из горлышка, истерически хохотать, наряжаться и, изображая манекенщицу, стремительно входить из коридора в комнату, кружась и покачиваясь на высоких, вышедших из моды шпильках.

Света забирала в свои губы Маринин клитор и ритмично трогала его кончиком языка. Она была менее искусна, чем Мария, но более щедра – уже через неделю у Марины появился дорогой югославский лифчик и духи “Камея”.

Света смотрела с фотографии строго и вызывающе, совсем как тогда – после жестокой ссоры, грубых слов и гулкого хлопка дверью…

Ира… Иринка-муравейчик… Ирочка-Ирулька – нежная пиздулька…

Казенное фото 3×2 со срезанным уголком, приклеенное коричневой канцелярской бурдой, нещадно покоробившей лист. Мальчишеская челка, маленькие юркие глазки, тонкие губы, тонкие руки, тонкая талия, два девственных холмика на груди и один – потерявший девственность в общежитии циркового училища – внизу, меж худеньких бедрышек.

– Погладь, погладь меня вот так, – сбивчиво шептала она в темноте, показывая что-то невидной ладошкой…

Они встречались в узкой комнате ее подружек-студенток, наглухо завешивая окно одеялом. Больше всего Ирине нравилось касаться гениталиями, сильно разведя ноги…

На втором курсе ее отчислили за воровство, и Марина провожала с Белорусского дождливым летним вечером.

– Приезжай к нам, Мариш, поживешь, мама сала даст, грибов, – бормотала она, торопливо целуя Марину и вырывая из ее руки мокрый блестящий чемодан. – У нас места – до черта, отец ушел, приезжай. С ребятами путевыми познакомлю…

Свиноподобная проводница грозно лязгала откидным полом, Ирина чмокнула сухонькими губами в последний раз и застучала сандалиями по железным ступенькам:

– До скорого, Маришк!

Казалось, это крикнула ее синяя шерстяная кофта…

Сонечка Фазлеева… Прелесть с толстой косой до пояса, узкими глазками, крохотными губками, пухлыми бедрами и округлой попкой.

Она училась у Дробмана, поступив на год раньше.

– Бетховен груб, Марин, вот Скрябин – другое дело… – Это был потолок ее татарского эстетизма.

Играла она ужасно, Дробман давно махнул на нее рукой, с директором она дважды переспала, завучу подарила хрустальную вазу.

Марина сама раскачала ее на розовые дела – спелую, ленивую, томящуюся от сексуальной неудовлетворенности: в восемнадцать лет Сонечку грубо дефлорировал ее ровесник, и с тех пор половые акты стали формальностью. Сонечка долго и глупо кокетничала, слушая традиционное Маринино “какая ты красивая, мужчины недостойны тебя”, но отдалась смело и легко – поздней осенью они поехали на пустынную дачу и, включив обогреватель, целый день ласкались на холодной перине…

Их роман не мог продлиться долго, – Марине наскучила Сонечкина ограниченность, Соне – розовые дела.

Клара… Марина улыбнулась и вздохнула, вглядываясь в красивое породистое лицо сорокалетней женщины.

Клара была очень похожа на Вию Артмане.

– Красота дается по милости Божьей, – часто повторяла Клара, гладя Марину.

Она открыла Марине Бога, она умела любить, умела быть верной, преданной, бескорыстной. Умела не замечать свой возраст.

– Я такая же девчушка, как и ты, ангел мой, – шептала она утром, закалывая свои роскошные льняные пряди.

У нее был прелестный клитор в форме среднего каштана. Он выглядывал из бритых припудренных гениталий изящным розовым язычком.

– Поцелуй меня в тот ротик, – томно шептала она и покорно раздвигала белые полные ноги.

Марина любила это белое, слегка переспелое тело с мягкими, необычайно нежными грудями. Клара умела как-то незаметно доводить Марину до оргазма: легкие, необязательные прикосновения суммировались и неожиданно распускались жарким соцветием истомы. Марина беспомощно кричала, Кларины губы успокаивающе шептали:

– Покричи, покричи, девочка моя… сладенькая девочка моя… покричи…

Таня Веселовская… Вспыхнула тонконогой огнекудрой кометой и после двухнедельного любовного безумия пропала в круговерти каких-то подозрительных армян. Отчаянно кусалась своими мелкими зубками и повизгивала, зажимая ладонями рот, чтобы не услышали соседи по коммуналке…

Мила Шевцова…

Зина Коптянская…

Тоня Круглова…

Все трое были на одно лицо – худые неврастеничные наркоманки, крутившиеся возле иностранцев.

Богатые клиенты были их богами, фенамин – жизненно необходимым стимулятором, ресторан – сакраментальным местом, лесбос – тайной слабостью.

Они одели Марину в фирменные тряпки, научили профессионально набивать папиросы с планом, уговорили “попробовать негра”. Негр промучил ее часа полтора, залезая своим толстым членом куда только можно, потом, загнанно дыша и посверкивая в темноте белками, выпил из горлышка бутылку “Хванчкары” и захрапел…

Вика. Бедная, несчастная Вика… Огромные голубые глаза, светло-каштановые волосы, добрый, всегда улыбающийся рот. Они познакомились в душевой бассейна “Москва”, поняв друг друга с полуслова.

Месяц, их медовый месяц на Рижском взморье, осенняя Москва с мокрыми листьями на асфальте, ответ незнакомого голоса на Маринин звонок: