Вот так я думал, направляясь в очаг перестрелки. Но когда мы подъехали к месту, где недавно шел бой, стрельба уже стихла. И из какого-то бункера бойцы мехгруппы выводили оставшихся в живых австрийцев. Штаб укрепрайона был наш. Только я собирался начинать допрашивать пленных, как со стороны передовых позиций укрепрайона, с восточной стороны раздался треск пулеметных очередей. Потом этот треск разбавили несколько винтовочных выстрелов, и пулемет смолк. Я догадался, что там произошло, но все равно не удержался и скомандовал Максиму трогаться и, лавируя между окопами и проволочными заграждениями, постараться въехать на небольшую высотку, расположенную саженях в двухстах от нас. До точки, где я задумал устроить свой НП, «Форд» доехать не смог. Окопы шли по периметру этого холма. Пришлось выбираться из кабины и в сопровождении бойцов спецгруппы по окопам добираться до самой высокой точки холма. По пути бойцы спецгруппы скрутили двоих задохликов. Когда я к ним приблизился, то меня чуть не вырвало. От этих австрийских вояк разило перегаром, как от заслуженных бомжей московских помоек. «Наверное, это последствия приема нашей амброзии», – подумал я. В конце окопа, который привел нас к НП австрийцев, расположенному практически в самом центре холма на самой высокой его точке, нам встретился еще один страдалец. Судя по форме, это был офицер, и пахло от него так же мерзко. Его связали, как и встреченных ранее солдат, только обращались с ним мои ребята более жестко, чем до этого с рядовыми.
Когда я вошел в блиндаж, оборудованный как наблюдательный пункт, то был приятно удивлен. Во-первых, количеством амбразур, которые шли практически по всему периметру. Во-вторых, огромными биноклями на специальных штативах, их было три и они были установлены так, что через них можно было обозревать весь фронт, контролируемый этим укрепрайоном. Конечно, я сразу кинулся к биноклю, через который можно было обозревать сектор, где находился источник стрельбы. Сейчас, конечно, трудно было обнаружить дзот, из которого велся пулеметный огонь. Но автомобиль, из кузова которого по дзоту стреляли снайперы, я наверняка увижу. Я даже не сомневался, что дзот заставили замолчать снайпера. Получается, не все пулеметчики попробовали нашей амброзии с добавлением отвара из мухоморов. Какой-то австриец оказался трезвенником, но за это он и получил пулю в лоб. Остальные сегодня помучаются, а завтра будут уже здоровы, хотя и в русском плену.
После наступления тишины понять, в какой бинокль следует смотреть, было сложно. И я принял соломоново решение – подошел к среднему биноклю. Оптика была отличная, фирмы «Цейс». Даже знаки различия отдельного человека можно было разглядеть на большом расстоянии. По крайней мере, я разглядел унтер-офицера из мехгруппы, по фамилии Пименов. И он был не за броней кузова автомобиля, а находился по эту сторону проволочных заграждений и пинал какого-то австрияка. Автомобиль, командиром которого он был, стоял неподалеку. Вскоре появились и бойцы его десантной группы. Они примерно таким же образом, как их командир, обращались с австрийскими солдатами, выталкивая их, как я понял, из дзота. Вывели из этого оборонительного сооружения четверых австрийских солдат. Видно было, что австрийцы еле стоят на ногах. По-видимому, они и с утра приняли дозу нашей амброзии. За процессом, как австрийских горе-вояк гонят к унтер-офицеру, я смотреть не стал. Меня больше интересовал вопрос – все ли дзоты взяты и не появится еще один пулеметчик-трезвенник. Месторасположение дзотов я представлял, помнил и ориентиры, по которым их можно было найти. Правда, ракурс был не тот, к которому я привык, изучая укрепрайон из рощи, расположенной в двух верстах от этого НП. Но искать ориентиры не пришлось – в этот бинокль я увидел шесть наших штурмовых автомобилей, стоящих рядом с поверженными четырьмя пулеметными дзотами. Два других бинокля тоже порадовали меня – остальные четыре дзота тоже были взяты. Я просто обалдел от такой картины. Этот укрепрайон пытался взять армейский корпус Особой армии, но из-за больших потерь был вынужден отойти, а тут меньше батальона, на трофейных колымагах, за три часа эту, казалось бы, неприступную твердыню взломали. Я про себя хмыкнул и подумал, что правильное, оказывается, высказывание – то, что хорошо русскому, то немцу смерть. Полковник Кузякин, предложивший споить гарнизон укрепрайона, когда я узнавал у него о последствиях разбавления самогона отваром мухомора, сказал:
– Да в моем уезде запойные мужики нередко добавляют в свое пойло отвар из мухомора. После этого так разойдутся, что вся округа дрожит. Зато после такой пьянки их несколько дней не видно и не слышно. Валяются где-нибудь на сеновале и даже встать не могут. Средство верное, если хочешь отключить человека на пару дней. Бывает, конечно, что внутренности человека не выдерживают, и отправляется он на вечный покой. Если такое с австрийцем случится, так и черт с ним.
Вспомнив слова полковника, я подумал, что хорошо бы фишка с самогоном сработала и в Ковеле. Точно бы свечу в церкви поставил. Между тем кино по загрузке пленных заканчивалось. Автомобили начали один за другим трогаться. Благо им не нужно было разворачиваться – до дзотов они добирались задним ходом. Увидев это, я тоже решил возвращаться к штабу укрепрайона. Нужно было здесь заканчивать и выдвигаться на станцию. Хотя на самой станции линейных войск не было, но всяких тыловых формирований австро-венгерской армии было полно, а я из-за нехватки боевых подразделений направил для взятия станции только 5-ю роту самокатчиков и всю штабную группу 9-й кавалерийской дивизии. Включая писарей, поваров и прочий штабной люд. Основной силой этого воинства была конвойная сотня. Командовал всей операцией по взятию станции генерал-лейтенант князь Бегильдеев. А главным координатором действий по взятию Ковеля я назначил генерал-лейтенанта князя Багратиона, Дмитрия Петровича. А общее руководство, естественно, было за великим князем Михаилом Александровичем. Про себя я думал, что неплохая компашка собралась. Сплошные князья да графы. Но моя ироничность не имела к делу никакого отношения. Бегильдеев и Багратион были грамотными генералами и хорошо командовали своими дивизиями. И не были они изнеженными аристократами и трудности испытывали такие же, как простые кавалеристы.
У штаба укрепрайона уже собрали довольно большую толпу австрийских солдат. Свою лепту в формирование этой толпы дурно пахнущих австрийцев внесли и бойцы спецгруппы, загнав туда пленных, захваченных рядом с НП. Я подивился количеству захваченных практически без единого выстрела вражеских солдат. Поднялась и моя самооценка своего стратегического планирования. Еще бы, ведь в результате спланированной мной операции захвачен сильнейший с этой стороны Ковеля укрепрайон, о который обломал зубы полностью укомплектованный армейский корпус. А потери мехгруппы в ходе этой операции составили всего двое раненых. Пленных уже набралось больше, чем личного состава мехгруппы. Вопрос, где размещать пленных, решился довольно быстро. И помог в этом важном деле мой денщик. Димыч не пошел с нами искать точку, откуда можно было следить за ходом операции. Так как офицеров не хватало, и все они были заняты зачисткой территории, я направил Первухина поискать в штабном бункере помещение, где могли храниться секретные документы. Я знал таланты своего денщика. Он черную кошку в темной комнате поймает, не то что найдет в австрийском бункере помещение, где хранятся документы. Там же наверняка стоит сейф, где лежат секретные бумаги. Вот он и должен их оттуда достать. И это, пожалуй, главная причина, почему я именно ему поручил это дело. Наверняка любой солдат в конечном итоге нашел бы помещение, где стоит сейф, но вскрыть его вряд ли бы смог. А вот Первухин откроет. Не то чтобы он «медвежатник» – специалист по открытию сейфов. Но он мог обращаться со взрывчаткой, и в его хозяйстве взрывника имелись динамитные шашки и бикфордов шнур. Меня взрывное дело тоже интересовало, и на досуге я даже изготовил три простейших электрических взрывателя. И они действовали – экспериментально проверено. Я и Диму научил использовать взрыв-машинку (которую тоже сам смастерил) и электрические детонаторы. Так что он сможет использовать достижения XXI века. Я ему объяснил и как крепить взрывчатку, чтобы документы, лежащие в сейфе, оказались более-менее целые. Так вот, когда мы вернулись, Первухин встречал меня с двумя мешками. В одном были секретные документы, а в другом вытащенные из сейфа командира укрепрайона деньги, в основном это были фунты стерлингов. Я, конечно, поразился содержанию денежного мешка. Все никак не мог привыкнуть к нравам этого времени, что у многих окружающих меня людей отсутствовали меркантильные интересы. Они реально были люди чести и долга. Как обычно, чтобы не клеймить себя за отсутствие таких черт, я подумал, что, наверное, Димыч даже и не догадывается, какую сумму он вытащил из сейфа. Думает, достал какие-то фантики, как он говорит. Славу богу, что парень ни разу не видел фунты стерлингов, да и вообще не представляет, что такое валюта. Объяснив для себя, почему Первухин не соблазнился где-нибудь припрятать для себя такое богатство, я объявил парню благодарность. А для себя решил, что если все благополучно закончится, то сделаю все, чтобы Дмитрий после войны реально стал богатым и уважаемым человеком. Поручив денщику и дальше сохранять эти мешки, я поинтересовался: