Именно такими мне представлялись мысли Брусилова, когда он не особо противился довольно-таки странному предложению генерал-лейтенанта. Который, можно сказать, подставлял свой корпус под гигантские потери и вполне вероятному бегству его подчиненных с поля брани. Наверняка блестящий стратег Брусилов просчитал, что, пожертвовав корпус, он в конечном итоге сможет остановить наступление австро-германцев.
В общем-то, я тоже думал, что потери в корпусе при таком способе борьбы с атаками противника будут большими, но делать-то было нечего. Нельзя было допустить развала фронта. А безрассудная храбрость всадников Туземной дивизии, впрочем, как и казаков, давала хоть какой-то шанс противостоять широкому наступлению неприятеля. Если цинично рассуждать, то гибель даже всех кавалеристов корпуса будет оправданна, если удастся предотвратить будущие революции и гражданскую войну. Вот я и рассуждал цинично, в случае чего и сам был готов погибнуть, чтобы не допустить будущих многомиллионных жертв. При этом я был уверен, что Кац продолжит дело по недопущению сползания России в клоаку революций.
Конечно, просто так я подставляться не собирался и в общем-то подготовил кое-какие средства для того, чтобы действия корпуса имели шанс на успех. Из разговоров с офицерами, принимавшими участие в боевых действиях, я пришел к выводу, что самое узкое место в боевых частях это связь. Одним из важнейших видов продолжала оставаться так называемая живая связь. Реализацию такой связи осуществляла войсковая конница, а также применявшаяся система офицеров связи, ординарцев и вестовых. К средствам живой связи относилась и военно-голубиная почта. К началу войны существовали военно-голубиные станции, разделявшиеся на четыре разряда – в зависимости от количества обслуживаемых этой станцией направлений. Когда я узнал про такой анахронизм, то чуть не расхохотался в лицо полковника Петроградского гарнизона, с которым консультировался по поводу применяемых в войсках средств связи. А еще он мне рассказал, что ключевое значение имели телеграф и радиотелеграф (беспроводной телеграф). Наряду с аппаратом Бодо применялся аппарат Юза – с оригинальной клавиатурой (похожей на клавиши рояля), а также аппарат Морзе (наиболее широко известный из пишущих телеграфных аппаратов). Вот эти системы были ближе мне, как человеку из XXI века. Я и начал узнавать, какие системы связи самые компактные и легко перевозимые. Не аппарат же Юза (похожий на рояль) перевозить на автомобиле спецгруппы. После упорных поисков и обращения в Главное управление почт и телеграфов мне удалось раздобыть семь портативных искровых радиостанций РОБТиТ образца 1914 года. Я их перебрал, немного доработал, и теперь в «Форде» спецгруппы находилось семь пускай и допотопных, но все-таки радиостанций. Такая станция обеспечивала связь в телеграфном режиме в радиусе ста пятидесяти верст. Для моих задач этого было достаточно. Особой квалификации для работы на такой радиостанции не требовалось. Любой телеграфист легко справился бы с таким аппаратом. Об обслуживающем персонале я тоже позаботился, договорился с Клембовским, что штаб фронта пришлет в Житомир десять человек, прошедших обучение в телеграфной школе.
Эти радиостанции и подвигли меня разработать такой необычный способ борьбы с вражеским контрнаступлением. Идея была проста – рассредоточить грузовики с установленными на них радиостанциями по самым проблемным местам фронта, чтобы в случае атаки противника информация об этом тут же поступала в штаб. При этом не просто факт начала контратаки австро-германцев, а информация о силе и направлении этого удара. Для сбора такой информации и проведения тщательной разведки я собирался направить с каждой радиостанцией не менее сотни своих кавалеристов. Когда в штабе получат нужную информацию, к месту прорыва выступает кавалерийский полк с задачей – фланговым ударом проколоть линию наступления противника и уйти в его тылы. А уже там начинать настоящую партизанскую войну. Я предполагал, что после того как в тылах у неприятеля начнут буйствовать мои джигиты, то даже самое подготовленное наступление противника захлебнется. А если нет, то можно повторить наскок. У немцев и австрийцев проблемы с резервами тоже имеются, и солдаты не менее, чем русские, устали от войны. Но у них нет таких отчаянных рубак, как казаки или всадники Туземной дивизии. Бойцов, которые даже без надзора командиров готовы вести бой до конца. У джигитов, исходя из воспоминаний Михаила Александровича, отсутствует такое понятие, как страх, или мечты о будущей мирной, бюргерской жизни. Вот эти черты характера казаков и всадников давали надежду, что мой дилетантский в военном отношении замысел может в этих условиях и сработать.
Мои размышления закончились, как только мы подошли к «Форду» спецгруппы. Над кузовом грузовика был натянут брезентовый тент, и все бойцы спецгруппы пережидали холодный осенний дождь под ним. Но мое появление не осталось незамеченным, из кабины выбрался прапорщик Хватов и стал докладывать о положении дел во вверенном ему подразделении. Я прервал прапорщика и представил его командиру Кабардинского полка князю Бековичу-Черкасскому. А дальше началось цоканье языком, гортанные вскрики горцев, которые они издавали, когда подошли остальные подчиненные князя. Я кивком головы разрешил Бековичу-Черкасскому и его джигитам осмотреть боевую колесницу великого князя. Восхищение у детей гор вызвали два пулемета, установленные в кузове – один над кабиной, приспособленный стрелять по ходу движения, второй на специальной стойке у заднего борта. Бекович-Черкасский, заглянувший в кабину «Форда», был поражен бронелистом на двери. На мой взгляд, бронезащита кабины и двигательного отсека гляделась топорно и нелепо, но у князя было свое представление о красоте. Естественно, я не пытался высказать свое объективное мнение о боевой машине спецгруппы, а наоборот заявил:
– Видишь, князь, какая мощь в моей боевой машине. Находясь в ней, я смогу отбиться от большой банды абреков. И не просто отбиться, а и покарать главарей, отправив их на суд Аллаха.
Мои слова из риторики, принятой в Туземной дивизии, которые остались в долговременной памяти Михаила Александровича, попали на благодатную почву и возродили водопад хвастливых утверждений о геройских подвигах кабардинских всадников и лично их командира Бековича-Черкасского. О том, что джигиты его полка насадили на пики столько голов абреков, что вдоль забора из этих пик можно скакать несколько дней. Примерно такой реакции князя я и ожидал, можно сказать, специально раззадорил горца. Решил прямо здесь подготовить первого командира будущей рейдовой группы.
Моя задумка полностью удалась. Бекович-Черкасский загорелся этой идеей и начал мне излагать, какой шорох наведет его полк в тылах неприятеля. Князь даже и не сомневался, что кабардинцы с ходу проскочат боевые порядки австрийцев, и никакие пулеметы не остановят его джигитов. Особенно Бековичу-Черкасскому понравилось, что не нужно заниматься осадой укреплений противника, а затем удерживать занятые окопы. Минут десять мы обсуждали с князем возможные варианты действий при прорыве через боевые порядки австро-германцев. Разговаривая с этим, на войне собаку съевшим горцем, я все больше убеждался, что моя авантюрная задумка вполне реализуема. Конечно, если за нее возьмутся такие офицеры и всадники, как джигиты Кабардинского полка. Довольно длительной и серьезной беседе способствовало то, что мы сидели в кабине «Форда». Камерное, можно сказать, место, где не льет за шиворот дождь, а порывы ветра не норовят сдуть с тебя фуражку. Когда дождь на улице вроде бы прекратился, я предложил: