Нюансеры - читать онлайн книгу. Автор: Генри Лайон Олди cтр.№ 23

– Я хочу завтра же уехать. В крайнем случае, послезавтра.

– Назначьте юриста, представляющего ваши интересы. У вас есть знакомые? Я могу подсказать.

– Спасибо, не надо. Меня будет представлять коллежский советник Давтянц.

– Григорий Гаврилович? Прекрасный выбор. Вам известно, что в ноябре прошлого года он стал судьей окружного суда?

– Поэтому я его и выбрал. Во-первых, мы хорошо знакомы, во-вторых, если кто-то и сумеет ускорить рассмотрение, так это Григорий Гаврилович.

«Я виноват, Маруся. У Игорька туберкулез, ты целиком занята его лечением, а меня вечно нету рядом. Я вернусь домой, вернусь навсегда. Ты только признай, что мое решение – трагедия для искусства, скажи об этом вслух, и я расцелую тебя за такой приговор. Федотова говорит, что я – второй Щепкин, что имя моё останется в истории театра. Скажи это ты, и я вычеркну своё имя из театральной истории с радостью, видя, что ты ценишь мою жертву, понимаешь, на что пошёл ради тебя...»

– Задержитесь на неделю.

– С какой целью?

– Могут возникнуть ситуации, требующие вашего личного присутствия. Потом уезжайте и ни о чем не беспокойтесь. У вас ещё есть вопросы ко мне?

– Да. Та женщина в приёмной...

– Какая женщина?

– Она принесла свежий «Южный край». Мне показалось, я её знаю. Она у вас работает?

Янсон встал:

– Я не знаю, о ком вы говорите. У меня не работают женщины.

И добавил, поджав губы:

– Я не выписываю «Южный край».

Не говоря ни слова, Алексеев прошёл в приёмную и вернулся с газетой:

– Там было два экземпляра. Один унёс Вишневский.

– Я не выписываю «Южный край», – повторил нотариус. На лице его читалось раздражение; впрочем, слабое. – Это какое-то нелепое совпадение. Должно быть, разносчица ошиблась дверью. Рядом размещается землеустроительная комиссия, они выписывают.

______________________________________________

[1] Дарий, сын Гистаспа – персидский царь из династии Ахеменидов, дальний родственник царя Кира. Жесточайшим образом подавлял восстания против царской власти.

[2] «Крещёный в детстве» (нем.).

1

«Не отдаст – твой он, Лютый»

Костя Филин постучал в дверь условным стуком, как учили: три-раз-три. Рядом переминался с ноги на ногу Ёкарь, скрипел сапогами, а может, снегом.

В окошке колыхнулась занавеска.

– Шо надо?

– Мы к хозяину.

Филин придал голосу солидности, хотя под ложечкой ныло, тревожило. К весовому Гамаюну, человеку авторитетному, в городе известному, их с Ёкарем звали впервые. Костя и видел-то Гамаюна издали, по случаю.

– По каковой нужде?

– По нужде в нужник ходят! Хозяин звал.

– Хто такие?

Открывать не спешили, проверяли. Вдруг борзые[1] заявились?

– Филин с Ёкарем.

Глухо лязгнул засов. Дверь приоткрылась, на гостей с подозрением уставился ражий детина: брови в шрамах, нос свёрнут набок. Чувствовалось, что детина свою беспутную жизнь провёл на «кула̀чках» за Михайловской церковью, на собственной шкуре выяснив, что значит «дать бло̀ку», «пустить звонаря» или «положить гриба в живот».

– Стволы, перья?

Когда зовут на хазу к весовому, ствол лучше не брать. Костин «Smith&Wesson» остался дома. У Ёкаря с собой была финка. Детина финку забрал, сноровисто обхлопал обоих по одежде – не припрятали ли чего? – и крикнул в горницу:

– Они самые. Чистые.

– Впусти, – донеслось в ответ. – Дозволяю.

Горница Костю разочаровала. Он-то думал, весовой живёт – ого-го! У Гамаюна гро̀шей – хоть свиней корми! Хватит дворец отгрохать. Ну, с дворцом Филин загнул, но уж на хату не абы какую точно хватит. Десять комнат, одна другой просторней, потолки в две сажени с гаком, стены бѐлены-ско̀блены... И в каждой комнате – люстра электрическая!

А тут что?

Потолок башку трёт. Окошки мутные. Доски под ногами ходуном ходят. Скрипят хуже Ёкаревых говнодавов. Или это Ёкарь скрипит?

Он думал, что Гамаюн затеет разговор с глазу на глаз. Нет, за столом сидели трое. Холодный пот прошиб Костю: а ну как резать позвали? Он не знал, за что его нужно резать, но страх и не искал причины. Сунут перо под ребро: был славный парень Филин, да в лес улетел...

Ёкарь – ладно, подсказал страх. Ёкаря не жалко. Если что, спасай себя.

Гамаюн был нахохлившейся птицей. Нос-клюв, хищный взгляд. Губы сжаты в тонкую ниточку. Рядом на табурет взгромоздился натуральный медведь. Косая сажень в плечах, рубаха на груди трещит. Волосатые ручищи – каждая с Костину ляжку. На левой скуле – шрам. О зверствах Лютого с Залютино по городу ходили легенды. Третий – хорёк хорьком, мелкий, юркий. Глаза – крючки рыболовные: вцепятся – не отпустят.

– День добрый.

Костя поспешил стащить с головы шапку.

– Добрый, ё! – поддакнул Ёкарь.

– Звали?

– Пасть захлопни, – буркнул Лютый. – Спросят – ответишь.

После этого троица замолчала надолго. Курили, окурки гасили в мятой жестяной миске. Кроме этой миски, коробка̀ спичек и пачки «Гусарских», на столе ничего не было.

– Спрашивайте, – не выдержал Костя.

Понимал, что жизнью рискует. А смолчать не мог.

– Уж мы спросим, – заверил хорёк.

В горнице ощутимо похолодало.

– На гранд ходили? – разлепил губы Гамаюн. – В Волжско-Камском?

– Ходили.

– Четверо сгорели, а вы соскочили?

– Соскочили.

– Как такой расклад вышел?

– Они все на площадь ломанулись! – кинулся объяснять Ёкарь.

На лице его ясно читалось, что лучше бы Ёкарь кинулся головой в прорубь. От вора отчаянно несло едким потом. Ноги Ёкарь сжимал так, будто ему срочно требовалось по малой нужде, и он едва сдерживался, чтоб не напрудить в штаны.

– Там их фараоны с дубака̀ми[2] и повязали! А мы с Филином – на второй этаж, и в окно! Которое во двор. В сугроб сиганули, потом дворами, ё...

– За фарт спросу нет, – веско заявил Лютый.

У Кости отлегло от сердца. Ну, самую малость.

– Ещё кто сдёрнул? – поинтересовался хорёк.

Костя пожал плечами:

– Не знаю. Не видел.

– Не видели, ё! Как шухер, мы давай ноги рисовать!..