— Я ее не принуждаю. И не тороплю.
— Вот и славно.
Связь прервалась, сигнал вызова пропал, погрузив комнату во тьму, но Дмитрий так и остался сидеть, обдумывая разговор. Последнюю часть разговора, потому что именно она волновала его больше всего.
Проснуться, потянуться, улыбнуться… От последнего трудно удержаться, если обнаруживаешь утром в постели цветок.
Скользнув пальцами по длинному толстому стеблю с темно-зелеными листочками, я погладила огромный бутон из нежных, плотно прилегающих друг к другу лепестков. Поднесла к носу, утонув в будоражащем запахе, который теперь стойко ассоциировался с моим опекуном. В радостном волнении поставила растение в вазу, присоединив к другим, подаренным мне вчера, позавчера, позапозавчера… Одинаковым и разным одновременно, потому что первый цветок был белым, второй — едва заметно розовым, третий — куда более насыщенным, почти красным. Тот, что появился сегодня, — пурпурный. Любопытно, какой будет завтра, почему Дмитрий выбирает именно такую цветовую гамму и чем все это закончится?
Пока одевалась, не раз возвращалась к ним взглядом. Эти цветы нравились мне куда больше, чем тот шикарный букет, что я благополучно оставила в доме тети на Терре, потому как не смогла перебороть брезгливость и взять его в руки. Видела же, как туда один рижд забрался. И его никто не прихлопнул, он там и остался сидеть. Брр…
Вздрогнув от отвращения, тряхнула головой, прогоняя неприятные воспоминания. Не хватало еще порции негатива перед генеральной репетицией! Значит…
Забыть о жутких тварях. Поправить волосы. Оценить голограмму, сформированную гардеробом. Убедиться, что бирюзовое платье мне идет больше, чем вчерашнее бежевое. И на выход. Завтракать.
— Доброе утро! Как спалось?
Теперь каждый день в столовой меня встречает этот вопрос и улыбка мужчины, поднявшегося навстречу, чтобы взять за руку и усадить рядом с собой за стол.
— Отлично спалось! — Мой ответ тоже традиционный, хотя, конечно, куда больше хотелось сказать Дмитрию, что, если бы он поцеловал меня на ночь, спала бы я еще лучше.
— Волнуешься? — поинтересовался опекун, неторопливо поедая приготовленный автоповаром завтрак и наблюдая, как я расправляюсь со своим.
— Нет, что ты! У меня все отработано идеально, я уже даже не знаю, где еще шлифануть.
Последнее слово — любимое в жаргоне Сарсона Ярговича. «Ребятки, давайте-ка шлифанем последний куплет, не лег он мне на ушки». «Флориана, ты бы шлифанула с Татьяной Сергеевной фиоритуру, пригодится». И я, и инструменталисты оркестра к нему привыкли.
— Тогда удачи на репетиции. Буду ждать сообщений.
— И тебе легкой работы!
Обмен пожеланиями перед флёром тоже традиционный. И вообще, жизнь на Земле стала для меня привычной. Я перестала замечать те различия, что так сильно поражали воображение в первые дни пребывания на этой планете. Мне стали казаться обычными неживые дома, знакомыми — те, кто их населяет, естественными — привычки, присущие людям. Я приняла этот мир, он принял меня.
— Микуся, привет! — радостно поздоровалась, врываясь в ближайшую свободную гримерную.
Плюхнувшись на сиденье парящего кресла, склонилась над косметическим столиком, выбирая подходящий к платью стиль грима.
— Добрый день, Флориана, ваш выход на сцену через полчаса, — мягко отозвался певучий женский голос местной системы контроля и, реагируя на сделанный мной выбор, попросил: — Лицо погрузите в мембрану, пожалуйста.
Вскоре я придирчиво рассматривала изумительно выразительные глаза, четко очерченные губы, приятный тон кожи, чуть более яркие, чем обычно, скулы. Еще немного времени потратила на укладку, которую столь же предупредительно предложила Микуся. Практически вприпрыжку шла по коридору, в счастливом предвкушении. Новая манера пения меня ничуть не угнетала — учителя прекрасно справились со своей задачей, а Сарсон Яргович приложил немало усилий, чтобы разобраться с эмоциональным наполнением, так своеобразно влияющим на людей.
Уверенная в себе, с легким сердцем я выпорхнула на сцену, где разноголосо настраивал инструменты оркестр.
— Пришла? Отлично! — тут же обернулся ко мне разговаривающий с приемной комиссией режиссер. Опустился в кресло и скомандовал дирижеру: — Виктор, начинайте, пожалуйста. Без выхода. Первая композиция. «Адажио небесных сфер».
Эту вещь я любила, пожалуй, больше остальных. Она рождалась свободной, как космос, расширялась медленно, как Вселенная, лилась неукротимым потоком, как звездная плазма… И лишь на последних аккордах я влила в нее переполнявшую меня эйфорию, стремясь убрать надменность с лиц и скептицизм из взглядов строгих, придирчивых слушателей.
Мне удалось. И пусть к началу следующего номера они успели прийти в себя, я отлично видела растерянность, изумление, даже шок тех, кто впервые испытал погружение в мечту. Краткое, но именно поэтому теперь ожидаемое с нетерпением и стремлением к большему.
Я их не разочаровала. Поощряемая довольной улыбкой Сарсона Ярговича, в следующей композиции сменила эмоциональный фон дважды: подразнила в середине и в полной мере позволила насладиться в конце.
Эффект был именно тот, о котором говорил режиссер: гармония земного звучания и атрионских возможностей покорила всех. Стоя на сцене в ожидании решения, я в этом даже не сомневалась, и все равно сердечко радостно забилось, когда услышала: «Репертуар одобрен. Вы получаете официальное приглашение на работу, будьте добры завтра с утра зайти в отдел кадров для оформления…»
Вот оно! Я больше не любитель, не ученица и не стажер! Я квалифицированная певица, признанная музыкальной ассоциацией!
— Поздравляю, Рианна! Ты такая молодец!
— Ой… — Я аж задохнулась от восторга, когда, закончив репетицию и сняв грим, направилась на выход и не дошла, потому что на полпути меня остановил огромный букет белых цветов.
Дмитрий сегодня изменил привычному распорядку, встретив меня в самом комплексе МАСС. Ему как моему опекуну пришло на вильют сообщение о приглашении на работу, а ведь это для любого землянина еще одна причина для радости.
— Завтра сможешь получить гражданские права. Я отведу тебя в комитет после трудоустройства, — озвучил мои мысли Дмитрий, подхватывая меня под руку и увлекая к флёру.
— А если не получу? Не захочу получать? Я могу остаться опекаемой и при этом работать? Так бывает? — забросала я его вопросами, крепче прижав к себе букет.
— Бывает, но очень редко. Работа дает человеку личный капитал, а гражданские права — возможность им распоряжаться и свободу решений. Иногда суд лишает человека гражданства за нарушение закона, но чтобы он захотел этим пожертвовать по собственному желанию… Тут должна быть веская причина, ведь зарплата опекаемого будет начисляться опекуну. Неужели ты не хочешь независимости?
Как сложно. Хочу. Но не от него.
— Флориана, подождите! — почти у самого флёра остановил нас громкий окрик.