Бабье царство. Русский парадокс - читать онлайн книгу. Автор: Эдвард Радзинский cтр.№ 97

Петр тотчас покорно написал: «…помыслив, я сам в себе беспристрастно и непринужденно, чрез сие заявляю не токмо всему Российскому государству, но и целому свету торжественно, что от правительства Российским государством на весь век мой отрицаюсь, не желая ни самодержавным, ниже иным каким-либо образом правительства во всю жизнь мою в Российском государстве владеть… и обязуюсь не привлекать посторонних для восстановления моих прав на корону». Несмотря на советы храброго Миниха, «он позволил свергнуть себя с престола, как ребенок, которого отсылают спать», – презрительно сказал любимый им Фридрих.

Екатерина – Понятовскому: «Петр III отрекся в Ораниенбауме безо всякого принуждения, окруженный 1590 голштинцев, и прибыл с Елисаветой Воронцовой, Гудовичем и Измайловым в Петергоф». Слово «прибыл» не совсем точно – бывшего Императора привезли фактически арестованным.

В первом часу дня, почти через сутки после того, как он въехал в Петергоф Самодержцем-Императором, Петра привезли в Петергоф в карете беззащитным пленником. С ним приехала любимая – Елизавета Воронцова. Вмиг потерявшие всю величественность – беспомощные, жалкие, – они молили не разлучать их. Екатерина не захотела встретиться с мужем – может быть, постыдилась. Ведь она нарушила сразу обе клятвы – как подданная и как жена.

Петра встретил воспитатель его сына граф Никита Панин. Несчастный Петр потерялся, даже попытался целовать ему руки – он вмиг превратился в напроказившего мальчика. Панин передал ему волю новой Императрицы: Елизавете Воронцовой было велено отправиться в Москву в имение семьи, а Петру определили жить в подаренном ему покойной теткой Елизаветой небольшом дворце в Ропше.

В торжественные дни своих именин Император потерял корону и свободу.

Карета со спущенными занавесками, окруженная эскортом гвардии во главе с Алексеем Орловым, повезла несчастного в Ропшу.

Екатерина – Понятовскому: «…После того я послала, под начальством Алексея Орлова, в сопровождении четырех офицеров и отряда смирных и избранных людей, низложенного Императора за 25 верст от Петергофа, в местечко, называемое Ропша, очень уединенное и очень приятное, на то время, пока готовили хорошие и приличные комнаты в Шлиссельбурге…» – то есть в тюрьме.

Разоруженных голштинцев отправили морем в Голштинию. По пути разыграется буря, и они почти все погибнут – таково было грозное предзнаменование грядущей судьбы их Императора…

В Шлиссельбурге должны были оказаться сразу два свергнутых Императора – Иоанн Шестой Антонович и Петр Третий Федорович. Но «смирные и избранные» люди не дадут съехаться в крепости двум законным монархам.

Миних под караулом был доставлен к Екатерине. Опытный фельдмаршал знал правила и гадал, куда он отправится теперь – в ссылку или на эшафот? Но в отличие от Нимфы Елизаветы новая Императрица была государственница. Она ценила блестящих людей.

«Вы хотели против меня сражаться?» – спросила Екатерина.

«Да, но теперь мой долг сражаться за вас, Ваше Величество…»

Он сказал, что готов положить к ее ногам знания, которые приобрел в науке, в строительстве, в войнах, в министерстве и… в ссылке. В ответ она отдала под начало вчерашнего врага все балтийские порты и каналы. Миних был назначен генерал-директором над портами Балтийским и Нарвским, над Кронштадтским и Ладожским каналами и над Волховскими порогами.

Впоследствии она сделает его губернатором Сибири с проживанием в Петербурге. И когда он умрет, она скажет о нем то, что можно сказать о ней самой: «Не будучи сыном России, он был одним из ее отцов».

Екатерина вернулась из Петергофа в столицу. Это был торжественный въезд. И с ней – верная сподвижница Дашкова. На груди подруги – почетнейшая лента высшего женского ордена Империи – Святой Екатерины. Орден только что вручила ей новая повелительница России. Галантный поход окончился триумфально, но…

Но на второй день после победы переворота все стремительно преобразилось.

Екатерина пишет все тому же Понятовскому: «Княгиня Дашкова, младшая сестра Елисаветы Воронцовой, хотя и желает приписать себе всю честь, так как была знакома с некоторыми из главарей, не была в чести по причине своего родства [с любовницей Петра. – Э. Р.] и своего девятнадцатилетнего возраста, и не внушала никому доверия; хотя она уверяет, что все же ко мне проходило через ее руки, однако все лица имели сношения со мною в течение шести месяцев прежде, чем она узнала только их имена. Правда, она очень умна, но с большим тщеславием она соединяет взбалмошный характер и очень нелюбима нашими главарями… И. И. Шувалов, самый низкий и самый подлый из людей, говорят, написал, тем не менее, Вольтеру, что девятнадцатилетняя женщина переменила правительство этой Империи; выведите, пожалуйста, из заблуждения этого великого писателя…»

Да, Иван Шувалов – тот самый необыкновенный фаворит Елизаветы – в письме своему постоянному корреспонденту Вольтеру написал о роли в перевороте девятнадцатилетней Дашковой. И образ юной княгини – революционерки, почитательницы философов – очаровал Вольтера и тотчас стал популярным в Европе.

Екатерина банально взревновала. Но это была лишь часть правды. Куда важнее для их отношений оказалась сцена, которую увидела Дашкова уже на второй день после переворота.

Эту сцену Дашкова опишет в своих «Записках». Войдя к любимой Императрице в час обеда, она увидела поразившую ее картину. «…я чрезвычайно изумилась, увидев Григория Орлова, растянувшегося во весь рост на диване (кажется, он ушиб себе ногу), перед ним лежал огромный пакет бумаг, который он собирался распечатать. Я заметила, что это были государственные акты, сообщенные из Верховного Совета, что мне приводилось часто видеть у моего дяди в царствование Елисаветы. «Что такое с вами?» – спросила я его с улыбкой. «Да вот императрица приказала распечатать это», – отвечал он. «Невозможно, – сказала я, – нельзя раскрывать их до тех пор, пока она не назначит лиц, официально уполномоченных для этого дела, и я уверена, что ни вы, ни я не можем иметь притязания на это право».

На противоположной стороне залы был накрыт стол на три прибора. Вошла Императрица и пригласила подругу к столу. Третье место оказалось для молодого поручика. «Но он не двинулся. Тогда императрица попросила перенести стол к его дивану. Мы сели против молодого человека который продолжал лежать. У него, кажется, болела нога». «Было очевидно, что он ее любовник, и я пришла в отчаяние, что скрыть этого она не сумеет, – писала Дашкова. – На моем лице отразилось неприятное чувство, что не скрылось от Екатерины. «Что с вами? – спросила она. – «Ничего, – отвечала я, – кроме пятнадцати бессонных ночей и необыкновенной усталости».