То, что Цветаева отдавала сына Асееву и сестрам Синяковым, было символично. Круг, который сложился у них в 1920-е годы, был и ей близок. И Маяковский, и Асеев, и молодой Пастернак, и друг Марии Синяковой Тихон Чурилин – все были для Цветаевой знакомыми и в чем-то родными людьми, Цветаева очень ценила принадлежность к поэтическому братству. Но все осталось в прошлом. Теперь и слава сестер Синяковых закатилась, они существовали при Асееве.
В том странном письме от Надежды Синяковой, написанном круглым детским почерком, к художнику Мстиславу Левашову, которое уже цитировалось выше, мирно соседствует фраза о том, что “…живем мы тут хорошо. <…> Скучать некогда”. И тут же, без перехода: “Нас постигло несчастье, Цветаева лишила себя жизни, она повесилась <…>”.
А ведь посмертная записка Цветаевой была конкретна: она молила сестер о спасении сына, и, только скрывая ее содержание, можно было как-то сохранить приличную репутацию в писательской среде.
Дорогой Николай Николаевич! Дорогие сестры Синяковы! Умоляю Вас взять Мура к себе в Чистополь – просто взять его в сыновья – и чтоб он учился. Я для него ничего больше не могу и только его гублю. У меня в сумке 150 рублей и если постараться распродать все мои вещи. В сундучке несколько рукописных книжек стихов и пачка с оттисками прозы. Поручаю их Вам, берегите моего дорогого Мура, он очень хрупкого здоровья. Любите как сына – заслуживает. А меня простите – не вынесла. МЦ.
Не оставляйте его никогда. Была бы без ума счастлива, если бы он жил у вас. Уедете – увезите с собой. Не бросайте.
Бросили. Меньше недели он прожил у них в доме в Чистополе. В ответ на этот призыв Надежда пишет тому же Левашову, что по вечерам Коля читает великолепные стихи Цветаевой, а ее сын живет в общежитии пионеров. И ни слова о ее посмертной просьбе.
Ксения Синякова спустя годы довольно-таки цинично описывала Белкиной свою реакцию на приход Мура к ним. Ее возмущало, что он ввалился прямо с парохода, да еще с такой новостью. А главное, что она посмела им – завещать сына. Она возмущалась тем, что во время войны ей надо было думать, чем его кормить. Она так и сказала Марии Иосифовне, что они с Колей решили его сплавить в Москву, к теткам – пусть разбираются. И после смерти Асеева она сохраняла раздражение против “сумасшедшей” Цветаевой и ее сына.
Вообще записки и письма сестер Синяковых Левашову (они его звали Гулливер) производят странное впечатление. Кажется, что они были написаны в прострации, из них почти ничего невозможно узнать о жизни в Чистополе. И только одно письмо Марии Синяковой передает атмосферу города.
28 февраля 1942 года. Милый Гулливер! Я живу в тоске и беспокойстве за близких в Ленинграде. Здесь образовался кукольный театр, в нем я приняла участие, это немного отвлекает меня от страшных мыслей. Городишко наш имеет своеобразную прелесть, утопает в сугробах, где гуляют козы. Каждая улица упирается в необозримые снежные поля. Ночью звездное небо, уличные фонари не мешают на него смотреть. Как жалко выглядят на этом фоне наши знаменитости. <…> Видите ли Чурилиных? Знаете ли что-нибудь о них? <…> Я скучаю без Москвы. М. С
[334].
Сам адресат посланий Левашов писал в приложении к письмам, что познакомился с Асеевыми в конце 1920-х годов, приходил в гости, выполнял разного рода секретарские поручения. Они вместе были на бегах, публичных выступлениях. Он вспоминает, что часто присутствовал при спорах о поэзии Асеева с Пастернаком. Далее он пишет:
У Асеевых я познакомился с Цветаевой – во время ее первого визита к нему (1939). Я узнал много интересного и поучительного в этой семье, а когда наступили трудные дни обороны Москвы, Асеев просил, чтобы я бывал у него каждый день
[335].
Асеев не сумел во время войны подняться на другой уровень творчества, хотя и пытался. В нем навсегда осталась любовь к поэзии; он бескорыстно любил чужие стихи. Но у него не было человеческого масштаба, равного личности Пастернака или Маяковского; умения писать стихи в какой-то момент оказалось недостаточно; чтобы стать великим поэтом, необходимо быть личностью, а это Асееву дано не было.
Чистополь. Семья Авдеевых
Все новые сочинения читались в просторных квартирах врачей Авдеева и Самойлова. Врачи были наиболее культурной частью населения Чистополя. Как уже было видно из истории с Бертой Горелик, доктора были востребованны, а потому и более обеспеченны по сравнению с другими.
Дома местных врачей Авдеева и Самойлова стали, по сути, литературными салонами Чистополя. В них всегда был свет, тепло, чай и угощенье. Для озябших в чужих краях писателей такие вечера были настоящим праздником. А для Авдеева и Самойлова принимать московских знаменитостей было огромной честью. Цецилия Воскресенская (Сельвинская) вспоминала, что “Авдеев очень любил принимать у себя писателей. Он сидел во главе стола, с трубкой во рту, весь седой, и большие усы седые, и внимательно слушал застольные беседы. В его доме и читал впервые Леонид Максимович «Нашествие»”
[336].
Нина Федина писала:
Сам Авдеев и его сыновья завели альбом, куда вносились записи стихов, различных впечатлений. Очень часто они фотографировали писателей. <…> Дом его стоял в противоположном от берега Камы конце города, на улице Карла Маркса. Это был добротный, старый дом, когда-то весь принадлежавший Д.Д. Авдееву, но в описываемое мною время семья Авдеевых занимала лишь его половину.
Д.Д. Авдеев был очень высокий, худощавый пожилой человек (мне он казался стариком), с большими пушистыми усами и лысой головой. Ходил он всегда в свободной блузе, подпоясанной ремешком, носил высокие сапоги. Говорил спокойно, медленно, немного окая, ухмыляясь в длинный ус. Любил шутить. Он был главой дома. Домашние его почитали и побаивались.
Чуть раньше она замечала: “Его популярность в городе и округе была огромна. Это был идеальный тип старого земского врача”
[337].
У доктора Авдеева было два сына – Арсений и Валерий Авдеевы. Валерий заведовал кафедрой биологии в Чистопольском учительском институте. Он увлекался не только ботаникой, но и живописью и поэзией. Вместе с эвакуированными в Чистополь из Ленинграда приехали его брат Арсений с женой. Арсений был театровед и режиссер, и оттого для него присутствие в городе А. Степановой было настоящим подарком. Она приехала в Чистополь отдельно от МХАТа со своей сестрой и матерью Фадеева. Арсений Авдеев стал с ней вместе ставить спектакли в Чистополе.
В письме к Маргарите Алигер Наталья Тренева (Павленко) описывала авдеевское гостеприимство: