Ноев ковчег писателей - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Александровна Громова cтр.№ 47

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Ноев ковчег писателей | Автор книги - Наталья Александровна Громова

Cтраница 47
читать онлайн книги бесплатно

Дзидра Тубельская. Влада Уборевич

Весной и летом 1942 года Елена Сергеевна писала Татьяне Луговской в Алма-Ату:

А я скажу: Зузу и москиты портят мою жизнь. Это – ^Шдва больных вопроса… Но главное – это Ваша любимица м-ме Зузу. Это Вам не фунт изюма. Грандиозно! <…> От Женечки письма приходили все время чудесные, а последние два-три – прямо чистый шизофреник, хрен его возьми! Из-за этого дрянца, как эта Дзюка (так ее назвала одна Володина приятельница), мальчик себе душу надрывает [191].

Зузу, Зюка, а также Дзюка или Дзидра Тубельская – первая жена Жени Шиловского, по происхождению латышка, молодая женщина, которая выехала вместе с Еленой Сергеевной и Сережей в одном поезде из Москвы. Некоторое время она жила с Булгаковой, но еще в поезде проявила огромный интерес к немолодым, именитым и богатым писателям.

Эта среда сразу же оказалась ей по сердцу, так как именно здесь она могла наконец найти не юношу, ушедшего на войну, с непонятными перспективами на будущее, а подходящую партию. Все это мгновенно становилось предметом сплетен. Некоторое время Дзидра находилась в качестве любовницы при драматурге Иосифе Пруте.

Видимо, тогда она и отправляла письма Елене Сергеевне, которая в растерянности писала Татьяне Луговской:

От Зузу приходит масса писем, из которых выяснилось, что она пишет во все города и никто не отвечает. Пишет, что любит меня, скучает. Работает, как вол, и стала такая, как я хотела. Писала в это же время, что в ее роскошном номере ванна с зеркалами, что приятно особенно потому, что она там проводит большую часть дня. Я ей не ответила, не знаю, что писать. На сердце пусто, Женя на Западном фронте, пишет чудесные письма. Боже мой, только бы мне его не потерять [192].

Более всего Елена Сергеевна боялась, что слухи о похождениях ее невестки дойдут до сына; на фронте такое известие могло привести к смерти.

В переписке с сестрой Ольгой эта тема на некоторое время станет для Елены Сергеевны основной. Бокшанская пишет ей из Куйбышева:

Да, уложила ты меня с Зюкой, вот блудливая какая девица оказалась, противновато, прямо сказать, и боюсь только одного, что он с ней расстанется, а она явится обратно в довольно потрепанном виде. И ты не сможешь не принять ее [193].

А к началу 1943 года, когда МХАТ вернулся в Москву, театральная кухня упоенно обсуждала переход Дзидры в руки писателя Тура, о чем с ужасом пишет Ольга Бокшанская сестре в Ташкент.

Женя должен был приехать с фронта в отпуск в Ташкент. В письмах он спрашивал Елену Сергеевну о том, что с Дзидрой. От Евгения скрывали положение дел, пока все не открылось, и он, пережив очень сильное потрясение, с ней развелся. Может быть, поэтому отец и отправил его в 1943 году служить в Самарканд, хотя он рвался на фронт.


Елена Сергеевна писала сестре в Куйбышев о хронике тех происшествий:

Ну, могла бы ли, например, я мечтать о том, увижу Женюшу во время войны? Правда, встреча была сильно испорчена благодаря Зузу. Ведь пока я ждала его, я измучилась при мысли, как я буду все ему рассказывать.

И в следующем письме:

Разговаривали мы с ним без конца, сама понимаешь, как это его поразило. Очень мне помог В. А. <Луговской>. Вот тебе строки из письма Женечки, которые я получила от него недавно. “Милая масенька, разреши мне объясниться тебе в любви! Теперь, когда я прожил здесь несколько дней, освоился, собрался с мыслями и решениями, еще раз понял, какую огромную роль ты играешь в моей жизни и формировании как человека. Моя любовь к тебе безгранична. <… > За ту прекрасную жизнь, которую вы дали мне в Ташкенте, я не знаю, чем и благодарить. Но то, что вы с Володей сумели поддержать меня, направить по верному пути, встать на линию равновесия, – это самое большое, что было для меня когда-либо сделано. Прочти это письмо Володе и крепко поцелуй его. Он мой лучший друг, настоящий мужчина” [194].

В наше время Дзидра Тубельская, назвавшая себя любимой невесткой Елены Сергеевны, написала, что ей кажется, будто бы Елену Сергеевну внедрило НКВД в семью Булгакова, чтобы увести его из семьи, а потом, живя с ним, доносить в органы о нем и его творчестве, – оказывается, она выполняла такое задание. С ее легкой руки, в прямом смысле этого слова, гуляет грязная версия.

Сама Дзидра никогда не видела Булгакова и Елену Сергеевну вместе, однако корень иезуитской логики этой женщины в ее собственной биографии. Она всерьез не понимала, как можно из обеспеченной жизни уйти в необеспеченную, как можно просто полюбить. Ее жизнь есть печальная иллюстрация к этому письму.

После всех странствий по Средней Азии Дзидра сначала вернулась в Ташкент, а оттуда улетела в конце 1942 года в Москву вместе с Марией Белкиной, на личном самолете мужа ее подруги. Но Мария Белкина летела в Москву, чтобы оттуда пробраться на фронт, а Дзидра Тубельская устремилась к очередному богатому писателю.

А с октября 1942 года на балахане появилась новая обитательница – дочь расстрелянного маршала Уборевича Влада. После расстрела отца и ареста матери девочку отдали в детдом на Урале. И вот в свои 18 лет она с Московским архитектурным институтом, куда она поступила, оказалась в Ташкенте. И здесь ее ждала радостная встреча с давним другом их семьи – Еленой Сергеевной Булгаковой, которая и предложила Владе жить у них. По тем временам это был чрезвычайно смелый поступок. В конце войны девушку вновь арестуют, детей расстрелянных маршалов власть долго на свободе не оставляла.

На балахане две комнаты, – вспоминала Уборевич свои несколько месяцев житья на Жуковской. – Первая, довольно большая, продолговатая, в которую попадаешь через тамбур с лестницы. В ней до меня спали 15-летний Сережа и Дзидра, жена Жени, сына Елены Сергеевны. Женя был на фронте. Но Дзидра сбежала от Елены Сергеевны в Алма-Ату. Правда, не с проезжим гусаром, а с проезжим кинорежиссером Оней Прутом. Теперь на ее месте спала я. Большую комнату с длинным столом, со скамейками и двумя кроватями Елена Сергеевна облагородила чехлами на кроватях, а Эйзенштейн, уехавший из Ташкента в Алма-Ату (к сожалению, до моего приезда), украсил стены замечательными карикатурами, где он отобразил жизнь в этом писательском дворе. Очень смешными и не очень приличными.

Одна из них изображала двор, заставленный кроватями со спящими жильцами, и среди них бродит Володя Луговской “под мухой”. Муха огромная нарисована между его густыми бровями. Подпись “Бровеносец Луговской” [195].

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию