Ноев ковчег писателей - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Александровна Громова cтр.№ 114

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Ноев ковчег писателей | Автор книги - Наталья Александровна Громова

Cтраница 114
читать онлайн книги бесплатно

В первом классе ехали “классики” литературы, во втором – все остальные, внизу – народ с мешками и грязью. <…> Семья Павленко – писателя, особо приближенного к Сталину, – ехала с собакой, здоровенным, как теленок, догом. Держать собаку во время войны, да еще такую огромную, мог позволить себе, конечно же, только близкий ко двору писатель <…> в один из прекрасных дней нашего путешествия дог Павленко наложил на палубе кучу, причем соответствующую своим габаритам. Уложил ее на самой середине. Движение фланировавших по палубе писателей остановилось. Перед кучей скопилась толпа.

– В чем дело? – напирали сзади неосведомленные.

– Безобразие! – возмущались передние. – Надо пойти за капитаном!

Но никто не шел, каждый писатель ждал, что пойдет кто-то другой, менее великий. Из невеликих, конечно же, нашлось бы много желающих услужить, однако они робели, знали, из-под чьей собаки куча. Боялись быть неправильно понятыми, будто бы имеют какие-то претензии к хозяевам по этому поводу Надо заметить, что членов семьи Павленко в этот момент на палубе не было.

Итак, воздух на палубе был подпорчен, да и стоять перед кучей, словно на митинге, было как-то нелепо. И писатели стали тихо расходиться по своим каютам и задраивать окна. Палуба опустела. Один я замешкался (дежурил по амурной части около одного окошка!) и стал свидетелем исторической сцены. Я вдруг увидел, что на палубе появился Борис Леонидович Пастернак с детским совочком и щеткой в руках. Пастернак подошел к куче и, вздыхая и воротя нос, начал сгребать кучу на совок, потом выбросил ее за борт и удалился <…>. Через несколько минут приоткрылось какое-то окно, кто-то выглянул на палубу (в каютах все же было душно, да и скучно сидеть!), – увидел, что кучи не стало, и, обрадовавшись, скрылся. Приоткрылось другое окно, третье – и писатели с достоинством стали выходить на палубу. Променад возобновился [494].

Исаковский писал В. Авдееву 12 июля 1943 года:

12 июля 1943. Доехали мы до Москвы очень хорошо, и Москва нас встретила также неплохо. На пристани оркестра, правда, не было, но зато был Твардовский с грузовой машиной, который и помог мне очень быстро перебросить свой багаж на квартиру, а это куда лучше оркестра. С квартирой же пришлось повозиться основательно: была она в таком состоянии, что трудно себе и представить – все загрязнено, обшарпано, поломано, поковеркано. Все, что можно было утащить, утащено. Но, в конце концов, это нас не очень огорчило.

Потом началась длинная процедура с прохождением санпропускников, с пропиской, с перерегистрацией паспортов, с получением карточек, с ходатайством об установке радио, телефона и пр., и т. п. И хотя мы с Лидией Ивановной действовали, как говорится, на пару, но все же на это ушел не один день” [495].

Вселение проходило с ужасными трудностями. Зинаида Пастернак вспоминала о возвращении в Москву и квартире, которую они застали на Лаврушинском:

Окна были выбиты и заклеены картинами Л. О. Пастернака. Зенитчики, жившие у нас в Лаврушинском, уже выехали, и мы стали хлопотать о ремонте квартиры. Временно нам пришлось расстаться с Борей. Меня и Стасика приютили Погодины, а Боря переехал к Асмусам, у которых сохранились и мебель, и вещи, потому что они никуда не выезжали [496].

Город стоял с разбитыми домами; такие “обкусанные” здания простояли в Москве до 1960-х годов, и следующее поколение застало отметины войны. В Москве появилось огромное число калек, безногих и безруких, катящихся на маленьких тележечках, с деревяшками в руках, которыми они отталкивались от земли.

Возникла целая сеть специализированных магазинов. 7 октября 1943 года утверждались новые “литерные книжки” для писателей.

В постановлении Наркомторга писатели делились на три категории:

1. Приказом Наркомторга литерное питание “А” с лимитом на снабжение на 500 рублей дано выдающимся писателям по особому списку <… >

2. Литерное питание “Б” с лимитом в 300 рублей дано писателям без более точного определения их квалификации. Но так же по особому списку <… >

3. Все остальные “В” – 200 рублей [497].

Литера определяла для писателя очень многое: поликлинику, возможность лечения в больнице, очередность в публикации сборников и так далее. Но присуждение литер никогда не было случайным. Власть зорко смотрела на поведение каждого писателя во время войны. Еще в 1942 году Вс. Иванов, приехав в командировку из Ташкента, в письмах к детям описывал преимущество “литерного” человека над “нелитерным”.

Обедаем в Клубе писателей, в этом островерхом доме на Поварской. В клубе очень холодно, так что после обеда выходишь из него, и зуб на зуб не попадает. Накурено, грязно, и так как всю Москву сейчас кормят капустой, вернее, капустными листьями, то клуб писателей пахнет капустой, как крестьянская изба. Наверху, в комнате с камином, стоят два стола. За этими столами выдают так называемые “литерные” обеды. Что такое, например, литерный человек вроде меня? Сейчас вы увидите. Я – литерный, но мамка – отнюдь. Я сегодня получил мясную котлету, две картофельных и суп, который украшала кость какого-то животного. У мамки не было ни картофельных котлет, ни кости и, тем более, мясной котлетки. У нее просто был суп с капустой и немного печенки, тоже с капустой [498].

По новой разнарядке Пастернак, вернувшись из эвакуации, внезапно был понижен из литеры “А” в литеру “Б”. Это было унизительно, и Пастернак обращается с резким письмом к Фадееву.

Со мной творятся обидные курьезы. Мне выдали литеру Б, а не А, и в зависимости от этого пошла вся музыка по-другому: прикрепили к распред второго сорта, вместо промтоварного лимита на юоо руб. дали на 750, <…> между тем Зина доработалась в Чистополе до чесотки, нуждается в глазном лечении. Прибавь к этому, что у меня ни кола, ни двора, Зина с детьми ютится у Треневых и Погодиных, я живу в четырех местах, работы отца растасканы и уничтожены. <…> Когда и с какой стати я переведен из аристократов в негры? Твой Борис Пастернак [499].

Скоро последует цепь жестких постановлений партии о литературе, а затем и выступление Фадеева на писательском пленуме в конце 1943 года, которое, по сути, и станет оценкой, которой наградят чистопольских и ташкентских эвакуированных литераторов. Однако досталось не только тем, кто был тылу; достанется и воевавшим, осмелившимся писать то, что видели.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию