Мысли Кэтрин постоянно крутились вокруг серьезной дилеммы: если Питера и Пола по ее просьбе оставят в США, то у нее будет возможность изредка встречаться с ними, но она не была уверена в их безопасности и благополучной судьбе. Если же в конце концов удастся переправить их в Россию, то за будущее близнецов можно быть спокойной, но в этом случае им предстоит жить в совершенно незнакомой для них стране и без малейшего контакта с родителями. Измучившись и не найдя правильного ответа, Готье мысленно приказала себе отложить трудное решение до вынесения приговора.
В ожидании кино некоторые женщины хрустели попкорном и жевали конфеты. Сьюзен почему-то в комнате не было. Она появилась только за несколько минут до начала фильма. В руках у нее было два пакета попкорна. Один из них она протянула Кэтрин:
– Держи.
– Спасибо, – поблагодарила Готье.
– Это тебе спасибо.
– За что? – удивилась Кэтрин.
– А ты что, не заметила, что со мной никто не разговаривает? – спросила Сьюзен.
– Нет, – слукавила Готье. Она, конечно, давно заметила, но не стала уделять этому особого внимания.
– А я думала, что все русские добрые… – разочарованно протянула Сьюзен.
– Я – американка, – категорически произнесла Готье.
– Меня будут судить за издевательство над малолетними…
– Какая разница, – вздохнула Кэтрин и добавила: – Я уверена, что ты сейчас страдаешь от того, что сделала…
У Сьюзен на глазах выступили слезы, и она отвернулась.
Когда фильм подходил к концу, дверь в комнату с шумом отворилась, и зрительницы недовольно заворчали. «Готье, на выход!» – скомандовала надзирательница.
Кэтрин подчинилась, и охранница сопроводила ее в камеру, заставила собрать постельное белье, личные вещи и повела на второй этаж. Там содержались заключенные в одиночных камерах.
Условия содержания для Готье резко ужесточились. Теперь все передвижения осуществлялись только в кандалах. Пищу подавали через окошко в камеру. Общение с другими заключенными было запрещено. Мытье под душем происходило всегда в присутствии надзирательницы, под ее пристальным вниманием, и это тоже приходилось терпеть. Такие изменения Кэтрин связала с отказом сотрудничать с ФБР, хотя администрация тюрьмы по-прежнему относилась к ней благожелательно. Возможно, именно поэтому ее поместили в камеру с окном на улицу. Это было частью так называемой свободы, которая могла существовать в новой реальности. Автостоянка и вход в магазин – это все, что могла видеть Готье.
После прибытия в тюрьму Кэтрин казалось, что время для нее остановилось. Она не знала, как переживают случившееся ее дети, а ее умение тщательно планировать свои действия здесь не могло пригодиться. Такое положение дел угнетало, но сдаваться не хотелось.
Из воспоминаний полковника СВР В. Свибловой:
Оказавшись в одиночной камере, я осталась наедине с собой. К мыслям о том, что тюремное заключение может затянуться на долгие годы, возможно, на два десятилетия, пришлось привыкнуть, ведь таков был риск нашей профессии. Злость и негодование в адрес предателя, кто бы он ни был, сменялись грустью и сожалением о круто изменившейся жизни всей нашей семьи.
Неожиданно образовалось огромное количество свободного времени, и, чтобы не падать духом и держаться в форме, необходимо было выработать хоть какой-то распорядок дня. Утренние часы проводила за чтением. Книги можно было получать от охранников, главным образом это были романы известных авторов. Странно, что повествование об обычной жизни и человеческих судьбах воспринималось теперь как-то по-особенному, с ностальгией и завистью. Одна из заключенных еще в первый день принесла мне Библию, посоветовав читать ее для облегчения душевных страданий и веры в лучшее. Для поддержания тела в тонусе пару часов в день решила уделять физическим упражнениям, которые заключались в хождении по камере, отжиманиях от кровати, приседаниях и других несложных упражнениях. Любое движение придавало бодрости и приносило немного умиротворения.
Послеобеденные часы проходили в раздумьях, воспоминаниях и опять же в чтении. Укрепленная годами сложной работы нервная система позволяла даже в заключении спать нормально. Лишь чаще стали сниться яркие сны, перемежающиеся с кошмарами, которые в большинстве заканчивались благополучным исходом. Оптимизм и надежда на лучшее теплились где-то глубоко в подсознании.
Однажды утром, сразу после завтрака, Кэтрин услышала команду «Готье, на выход», подошла к двери, просунула руки в специальное окошко и, почувствовав надетые наручники, отошла в сторону. Дверь распахнулась, Готье вышла в коридор, где надзиратель, как обычно, надел на нее кандалы. Напомнили о себе незажившие раны на щиколотках, идти было больно, и коридор казался Кэтрин бесконечно длинным, а лестница – очень крутой.
Перед комнатой, где обычно проходил допрос, кандалы, к удивлению Готье, сняли. Надзиратель открыл дверь. За столом вместо ожидаемых агентов ФБР Кэтрин увидела своего адвоката и незнакомого мужчину. При виде Готье они встали. Адвокат поздоровался, а мужчина, не скрывая улыбки, только кивнул головой в знак приветствия. Такое поведение Кэтрин показалось странным.
– Хочу вам кое-что сообщить… – начал говорить мужчина и вдруг умолк.
– Я выиграла в лотерею? – мрачно пошутила Готье. Мужчина засмеялся и продолжил говорить:
– Лучше. Мне кажется, моя новость вас обрадует больше. Я сотрудник российского посольства. Меня зовут Михаил. На самом высшем уровне достигнута договоренность между Россией и США о возврате вас на Родину…
От неожиданности горячая волна огромной радости захлестнула Готье, но женщина тут же взяла себя в руки. Она с недоверием посмотрела на адвоката, опасаясь провокации, но тот кивнул головой в знак того, что посольский работник говорит правду.
– А дети? Дети как? – едва вымолвила Кэтрин.
– С ними все в порядке. Они уже в посольстве. – сказал Михаил и продолжил: – Вы проведете некоторое время в административном блоке до переезда в здание суда. В камеру вы уже не вернетесь. Заседание состоится через несколько часов. Вечером вы будете уже в посольстве, а завтра в Москве… Сейчас мы едем к вашему мужу, чтобы сообщить эту новость и ему… Что ему передать?
– Передайте Жоржу, что я его люблю…
Федеральная тюрьма вблизи Питерсберга, штат Вирджиния, США
Тюрьма гудела, как разбуженный пчелиный улей, не смолкая ни днем ни ночью. Ночью шум, казалось, только усиливался: вопли и стоны наркоманов, хохот и дикие крики психически неуравновешенных заключенных, стук охранников дубинками по решеткам камер не давали уснуть и выводили из равновесия. Одновременно с подъемом в пять часов утра надзиратели выдавали таблетки для снятия абстинентного синдрома наркозависимым. Потом следовал завтрак, после которого тюрьма наконец на несколько часов успокаивалась. Наступала тишина. Только в это время можно было уснуть.