Арджуманд. Великая история великой любви - читать онлайн книгу. Автор: Тимери Н. Мурари cтр.№ 86

— Я передам ее высочеству все добрые пожелания.

— Любовь! Вечно ты все путаешь, Иса. Любовь… — Она вдруг замолчала. — Какую дорогую цену заплатила Арджуманд за свою любовь! Бесконечные дети, годы лишений… А ведь могла бы остаться здесь, рядом со мной, вместо того чтобы колесить по всей империи с этим… Шах-Джаханом. — Она суховато рассмеялась. — По крайней мере, отдохнула бы от его постоянных притязаний. Я давно ее предостерегала… Но она не обратила внимания. Она еще вспомнит мой совет… Рождения и смерти, рождения и смерти. Сколько боли! Мне хватило одного ребенка. Не могу переносить боль, ненавижу ее. Лежать, крича от боли, страдать, орать, как животное. Ради чего? Ради ребенка?

Она медленно оглядела свое тело — сквозь шелковую чоли просвечивала грудь, по-прежнему круглая и крепкая, соски подкрашены красным, живот над шароварами плоский, без единой складочки, ноги стройны и изящны.

— Она, должно быть, разжирела и отяжелела…

— Красота ее высочества осталась неизменной.

— Ты верен, Иса, но все это шито белыми нитками. Природа одинаково обходится со всеми женщинами, не знает милости ни к одной из нас. Всех нас под конец ждет одно. — Она махнула рукой, приказывая мне уйти. — Ты ведь точно запомнил все, о чем мы говорили? Смотри не ошибись при пересказе.

— Как всегда, ваше величество. — Я повернулся к мальчикам.

— Оставь их. Когда проснутся, я покажу им их комнаты.

Я скучала по Даре и Аурангзебу, мне так не хватало их, так хотелось обнять обоих… Прошло уже несколько месяцев, а в моем сердце не заживали зияющие дыры, словно следы от ядер в крепостной стене. Утешали меня только любимый и остальные дети, но каждый раз, глядя на личики младших, я тосковала о старших своих сыновьях.

Тихое течение Тапти за нашим дворцом завораживало меня. Часами я сидела на балконе, любуясь чистыми, синими водами. Внизу неторопливо двигались люди, занимаясь своими делами. Крестьяне купали буйволов, пока черные бока животных не начинали сверкать, женщины стирали, ударяя бельем о камни, — плюх, плюх, плюх. Голые ребятишки плескались на мелководье, солнце золотило их тела. Дальше к северу, где река исчезала, сделав изгиб, близ песчаного берега стояли белые храмы. Может, они были там от начала времен, думала я, и это давало мне ощущение покоя после всех этих лет неприкаянности. По другую сторону реки зеленеющие поля плавно уходили вдаль, к туманным горам.

Я была спокойна, но не Шах-Джахан, мой муж. Он чувствовал, что приближается время идти на север и занимать трон, и не проходило дня, чтобы мой любимый не смотрел в ту сторону. Его люди дежурили на крепостной стене. С этого наблюдательного пункта открывался вид на долину, простирающуюся почти до самой Агры. Сейчас в таком ожидании имелся смысл. Мой муж уже не был би-даулетом, мир укрепил его положение. От моего отца пришло известие, что при дворе открыто поддерживают Шах-Джахана и его притязания. Шахрияр не пользовался симпатией — отчасти ему повредила поддержка Мехрун-Ниссы. Оставался только Парваз, но у него не было намерения бросать вызов брату. Только Парваза, в отличие от Шахрияра и — раньше — Хосрова, не манил этот призрак — полная, ничем не ограниченная власть. Быть Великим Моголом означало повелевать миром, но… власть отравляла, поражала сердце и мозг, как неизлечимая болезнь, самомнение тех, кто был близок к ней, непомерно раздувалось, заставляя воображать себя богами.

Меня не оставляли дурные предчувствия. Жена падишаха! Каким обременительным казался мне этот титул, каким тягостным. Никогда у меня не было ни желания, ни способностей играть эту роль, как играла ее Мехрун-Нисса. Я с радостью осталась бы здесь, на берегу Таити, или другой реки, попрохладнее, потому что здешнее лето казалось невыносимо жарким, и отдалась бы спокойному течению времени. Да, я боролась за своего любимого, но это единственное, на что я способна, — о непрекращающихся дворцовых интригах я думала с ужасом. Годы скитаний в какой-то степени были для меня облегчением, они принесли свободу от мелких интриг и зависти, от женских ссор, от необходимости соблюдать этикет. Ах, если бы мы могли навсегда остаться в этих местах — но я знала: мечта эта несбыточна.

Гонец прибыл зимой, его сопровождала тысяча всадников; Шах-Джахан принял гонца во дворце. Послание было кратким: в Кашмире умер Джахангир. По крайней мере, желание старого падишаха исполнилось. Душе его будет радостно витать среди гор, наслаждаясь чистейшим воздухом… Мой любимый объявил стодневный траур по всей империи. Я молилась о том, чтобы Джахангир обрел мир, которого ему так недоставало.

Хотя Шах-Джахан искренне скорбел о кончине отца, он понимал: медлить нельзя. Мы отправились в Большую мечеть в Азирагхе, где, прочитав Коран, мой муж провозгласил себя падишахом. Он вознес молитву: «Господи! Даруй великую милость Твою вере Ислама и ее учителям через ниспослание власти и славы рабу Твоему и сыну Твоему, падишаху и сыну падишаха, правителю двух континентов и господину двух морей, усердному воителю за дело Аллаха, властителю Абу-л-Музаф-фару Шах Абу-д-дину Мухаммаду Шах-Джахану Гази».

После этого символического шага он не стал выжидать. Его люди были наготове, и мы выступили на север, к Агре. Теперь нам не нужно было скрываться, это было триумфальное шествие по недавно еще враждебной стране. Раджи и навабы, влиятельные князья и князья, чьи владения не превышали хаста, — все выходили засвидетельствовать свое почтение Великому Моголу Шах-Джахану. Перед процессией уже не развевался скромный алый вымпел наследного принца — выступающие впереди слоны несли штандарт падишаха.

Но мне казалось, что заметных перемен не было и нет. Земля не стала более плодородной, люди остались такими же нищими и забитыми. Семьи адиваси ^[105], прячась в скудной тени деревьев, смотрели на нас все с той же застарелой тоской и недоверием. Солнце не умерило силу палящих лучей из-за того, что по дороге проезжал Великий Могол, реки не потекли вспять.

Я — жена падишаха… Сидя одна в ратхе, я громко произносила эти слова, будто надеясь, что они помогут мне пробудиться. Но ничего не менялось — я тоже была прежней Арджуманд.

Пока Шах-Джахан действовал со всей решимостью, угроза вызова со стороны Шахрияра сохранялась. Мехрун-Нисса затаилась, продолжая исподтишка манипулировать зятем. Барабаны войны звучали совсем близко.

Ехать под штандартом Моголов было и приятно, и… обременительно. Люди падали ниц на землю, будто поклоняясь божеству, — меня отталкивало это. Подобострастие было противно моей душе, не вызывало доверия. Я приказал немедля отменить глупый порядок — достаточно простого поклона. Этот указ стал первым моим указом, и сила его была такова, что по всей империи немедленно прекратили совершать корниш. Будучи принцем, я не обладал подобной властью. Слово принца не было законом — принц был всего лишь тенью отца. Теперь же все изменилось. Достаточно было указать пальцем — и мое пожелание обретало силу закона.