Арджуманд. Великая история великой любви - читать онлайн книгу. Автор: Тимери Н. Мурари cтр.№ 50

— А что может произойти, — прошептала я, — когда ты уйдешь и раджпуты выйдут из крепости?..

Мой любимый понял с полуслова. Его глаза расширились, из них ушла тьма. Разбудив Ису, он велел принести вина.

— Пусть музыканты играют, и певцов позови!

Мы пили и смеялись, прошлое больше не имело над нами власти, мы отбросили его от себя. Никто не мог понять причины нашей веселости — люди думали, что так мы пытаемся заглушить боль. Когда музыканты устали, мы отпустили их и предались любви.

Я карал землю. Я сеял разрушение неистово, как Тамерлан. За месяц я превратил Мевар в пустыню: уничтожил посевы, не пожалел пуль для верблюдов, коров и свиней, а если моей воле пытались противиться, убивал и людей. Мои воины разошлись на восток и запад, на юг и на север. Колодцы были отравлены, озера завалены трупами животных. На закате из-за клубов пыли и дыма не было видно заходившего солнца. Повсюду бушевали пожары, перепуганные крестьяне молча смотрели, как моя конница топчет поля, обращая в прах мечты. Джунгли горели, дикие звери спасались бегством…

Я знал, что равал видит все это. Удайпур замер в испуге; каждый раз, когда языки пламени лизали дома за десятки косов от крепости, ее стены, казалось, становились ниже. Чем будет править равал, если от его земли ничего не останется? Он превратится в князя без княжества, будет вынужден влачить дни в пустом городе на холме.

Так продолжалось уже тридцать дней. Ежедневно, на рассвете, я выезжал на дорогу, ведущую к городским воротам. Каждый вечер, на закате, я удалялся. Равал видел меня. Половина моих войск продолжала вести осаду. Другая половина карала непокорных. Равал не мог убежать, не мог вывести своих воинов на защиту горевшей земли. Осажденный город в конце концов превращается в ловушку. Я ждал. Я сидел на Байраме, читал Коран, жизнеописание Бабура, стихи… Я приказал музыкантам играть — это развлекало меня. Возможно, в крепости тоже слышали музыку.

Однажды утром ворота крепости распахнулись. Вышел переговорщик в сопровождении двенадцати пехотинцев, оружия при них не было. Моя армия, построенная рядами, замерла в полной тишине. Было так тихо, что я слышал шаги идущих.

Прадханом ^[76] у меварского князя был брамин. Он поклонился и посмотрел на меня. Во взгляде брамина читалась заносчивость, на лбу пламенела отметка — знак принадлежности к высокой касте. Глупец ожидал, что я первым произнесу слова приветствия, но я молчал.

— Сисодия ^[77] шлет поклон принцу Шах-Джахану. Он знает, что ты разрушаешь его княжество, и это печалит его. Он не понимает жестокости принца, не понимает тактики устрашения мирного населения. Акбар не стал бы…

— Ты обращаешься к Шах-Джахану, не к Акбару. Пока ты разглагольствуешь, мои люди продолжают свое дело. Чего хочет Сисодия? Сдаться? Или он предпочтет ждать полной гибели своих владений?

Я вспомнил жизнеописание Бабура. Будь он так же коварен, как я, он сумел бы отбить Фергану. Но тогда он не повернул бы на юг, в Хиндустан, и до конца дней оставался бы правителем крохотной вотчины.

— Сисодия сдается, — произнес советник быстро и хрипло, давясь этими словами. — Останови своих людей.

Я понял, что победа у меня в руках.

— Во-первых, пусть Сисодия явится ко мне сам. Можно верхом. Можно в сопровождении… сотни вооруженных конников.

Потомок Бабура и Акбара, я понимал, что разумно — и даже необходимо! — проявить мягкость, готовность к примирению. В своем трактате «Артхашастра» Каутилья, политик и мудрец, советовал принцам не умножать без необходимости число врагов.

Прадхан стоял бесстрастно, не выдавая своих чувств, но взгляд его смягчился. Он расправил щуплую грудь и стал похож на петуха, распустившего хвост перед вороной. Честь его господина не пострадает, он покинет крепость верхом, как и подобает Сисодии.

Байрам развернулся и медленно понес меня сквозь ряды солдат. Они почтительно расступались, кланяясь, отдавая должное моей мудрости. Мне стоило немалого труда скрыть ликование, но я бросил только:

— Сообщите моему отцу: Мевар побежден.

Аллах акбар!

Торжествующий крик рвался из груди, я больше не мог сдерживать его. Я раскинул руки, обнимая солнце и небо, землю и ветер, джунгли и реки. Властелин мира! Как же мне подходит это имя, я не мог бы носить другого. «Шах-Джахан! Шах-Джахан! Шах-Джахан!» — все отдавали мне дань уважения. Мое имя шептал сухой ветер, ястреб прокричал его с небес, ноги Байрама выстукивали по земле: Шах-Джахан, Шах-Джахан, Шах-Джахан… Я чувствовал себя подобным богу, всей Вселенной было мало, чтобы вместить мою радость. Но еще большая радость захлестнула меня, как только отворились городские ворота. Радость бурлила, кипела, рвалась наружу, пока не взорвалась у меня на губах:

— Аллах акбар!

Я не мог вспомнить ничего в жизни, что сравнилось бы с этим чувством, все прочее померкло. Я будто бы и не жил до этого дня…. Нет, я ошибся. Первая встреча с Арджуманд была ярче, но это было совсем иное. Там было любовное опьянение — здесь победа!

Шах-Джахан скинул туфли и медленно, с достоинством опустился на сиденье. Он казался таким юным, таким гордым, что у меня защемило сердце от любви. Я с трудом оторвала от него взгляд и начала разглядывать сквозь джали всех собравшихся в парадном зале. Вельможи, теснившиеся в ярко-алой ограде, привстав на цыпочки, старались встретиться взглядом с моим мужем. За его спиной стояли братья — Хосров, Парваз, Шахрияр, все с замкнутыми, хмурыми лицами. Какие страсти бушевали сейчас в их сердцах?

— Я знала, что он победит, — зашептала мне на ухо Мехрун-Нисса. — Он будет великим правителем! — Она обняла меня, прижала к себе, будто это была моя победа: — Знай, я всегда буду помогать ему. И передай, что он может на меня положиться.

В ее ласковых глазах светился расчет. Победа приносит власть, и тетушка сочла нужным обхаживать меня.

За серебряной оградой, скрывая смятение, стоял худенький юноша — сын князя Мевара.

— Что за дикарь этот мальчишка, — рассмеялась Мехрун-Нисса.

Из-под тюрбана, завязанного на раджпутанский манер, выбивалась копна спутанных волос. Мальчик был одет небогато, и, хотя старался держаться уверенно, было видно, что ему не по себе. Несмотря на отсутствие воспитания, Каран Сингх был милым пареньком. Приятно было видеть такое простодушие, настоящая диковинка! По дороге из Мевара в Аджмер он забрасывал Шах-Джахана вопросами обо всех премудростях придворной жизни. Именно здесь, в Аджмере — пока мы ожидали Джахангира, — родилось наше первое дитя, зачатое девятью месяцами раньше, на берегу озера, в дни радости, сменившей тоску. Мы молились о сыне — Аллах послал нам дочь, Джаханару. Чудесная малышка, мы любили ее. Джахангир, обрадованный победой — которую он счел своей, — привез сюда двор, чтобы отпраздновать ее.