– Борю, по-видимому, пытали.
– Хотели узнать, где мы прячемся. Они сначала пытались следить за ним пару дней, но Боре удавалось как-то ускользать. Решили форсировать: напали врасплох, перехватили волевой контроль и заперли в теле – а не так просто даже для элохим выдержать то, что с ним проделали, когда находишься в человеческом корпусе и не можешь отключить боль. Счастье еще, что ему удалось как-то выпрыгнуть из окна. – Она вздохнула: – Бедный Одэм.
– Одэм?
– Его настоящее имя. Ишим Одэм Элохим Мерагель.
«Ангелом он, конечно, не был…» – вспомнил я слова Кости Золотухина, сказанные над истерзанным телом Бори Рубинчика. Терминология небесспорная; теперь трудно было понять, кем на самом деле являлся злосчастный Борюсик, но зато стало ясно, что и миллиарды лет эволюционного развития не препятствуют увлечениям спекуляцией, фарцовкой, дорогим коньяком и девицами из бара гостиницы «Ленинград» – особенно если представитель высшего разума действует под прикрытием.
– В общем, положение и так сложилось непростое, – продолжала Яна. – А тут ты еще нарисовался.
– Мне кажется, что нарисовался я очень вовремя. Если мне не изменяет память, как раз в тот момент, когда Боб держал тебя буквально за горло.
– А кто ему в этом помог? Меня шеды так и не засекли, на Савве экранирующая защита, Одэм нас не выдал. Мы бы так и сидели там, пока я бы что-нибудь не придумала. Ладно, я тоже виновата: не нужно было разрешать Савве разговаривать с мамой при помощи, скажем так, нестандартного канала связи, но иначе он бы просто ушел домой пешком, вот и все. Он иногда бывает очень упрямым. Пришлось пойти на риски. Я знала, что точку приема шеды зафиксируют – квартира Ильинских – и выводы сделают. Но источник сигнала при импульсно-темпоральной связи можно обнаружить, только если находишься рядом, в радиусе нескольких сот метров. Да, рано или поздно нас бы засекли, но я надеялась продержаться еще неделю, максимум две, пока не найду выход из положения. Но тут некто капитан милиции Адамов проявил чудеса проницательности и прямиком привел шедов в нужное место.
– Вот как?
– Да, вот так. Это как шахматы, Савва не зря такие сравнения любит. Мы делаем ход, шеды – тоже, расстановка сил на доске меняется, и кто лучше ее проанализирует, тот и выиграет. Ты уже некоторое время назад появился в поле оценки сферы вероятностей: влез не в свое дело, ориентировки рассылал на Штеллай с Бобом. Я тоже тебя видела, но, каюсь, недооценила. А вот Штеллай такой ошибки не сделала. Они за тобой присматривали, слушали телефоны, чтобы быть в курсе. Сопоставили факты, сделали выводы и к полуночи явились на канал Круштейна, чтобы запеленговать сигнал, когда Савва будет разговаривать с мамой. Почему допустили, чтобы вы там устроили им засаду, не знаю; наверное, получили нужную информацию и перестали обращать на тебя внимание – понятия не имею. Точно могу сказать, что, появись вы чуть позже, когда они схватили бы Савву, то отпор был бы куда более жесткий и синяками пополам с легким испугом отделаться бы не получилось.
Не то чтобы меня все устраивало в ее объяснениях, но задавать вопросы дальше было бессмысленно. Люди, живущие в одном времени и в одном городе, да что там – в одной семье, не всегда могут понять причины поступков друг друга. Почему он или она сделали так, а не иначе? Что за глупость? Как такое можно было придумать? Я бы сделал иначе! Очевидно же, как правильно, а как нет! Что уж говорить про то, чтобы попытаться объяснить для себя действия не людей, а каких-то незримых выходцев из параллельной реальности, для которых двадцать шесть измерений – родной дом, а прошлое не всегда отличимо от будущего. Человек так устроен, что все хочет постичь с точки зрения собственных смыслов и логики, но надо уметь вовремя остановится.
– Хорошо, – сказал я. – На сегодня хватит. От меня ты чего хочешь?
– Чтобы ты помог нам спрятаться. Хотя бы на несколько дней, а там я придумаю что-нибудь.
– Здесь? – спросил я и сам понял, как глупо это прозвучало.
Яна отрицательно качнула головой:
– Нет, конечно. Это должно быть такое место, которое очень трудно было бы связать с тобой, во всяком случае, не сразу: никаких друзей, сослуживцев, знакомых из ближнего круга и родственников. И тебе придется пойти с нами. Потому что завтра после того, как в четыре утра загрузится обновление Полигона и обновится сфера вероятностей, шеды узнают, что ты нам помог, и явятся прямиком сюда, а этот визит, уж поверь, никого не обрадует. Хотя, боюсь, теперь встречи с ними тебе не избежать в любом случае.
За окном дым смешался с серыми сумерками, и в комнате стало темнеть. Я зажег настольную лампу, и желтоватый свет привычно осветил давно знакомую обстановку: вот мой стол, за которым я готовился к экзаменам в Школу милиции, старая, многократно перетянутая, как лицо стареющей эстрадной дивы, тахта – ее я собирался заменить на раскладной диван перед свадьбой, да теперь уж, наверное, не соберусь. Над тахтой небольшой полинялый ковер с тремя мишками в сосновом лесу, тумбочка, книжные полки со знакомыми корешками книг и двумя клееными модельками военных самолетов – следы давних попыток найти себе какое ни есть хобби. Все было привычно, спокойно и буднично настолько, что даже тоненькая рыжая девочка, устроившаяся сейчас поверх смятого пестрого покрывала, смотрелась тут совершенно естественно и по-домашнему, поместившись в тихом уютном сумраке вместе со всеми миллиардами лет, субквантовыми флюктуациями, шедами, элохимами, Контуром, Полигоном, Лимбом и неминуемой угрозой ядерной войны – все это будто показалось на время откуда-то из-под пыльных обложек с детства любимых фантастических книг, что виднелись за стеклами полок. Я не чувствовал ни страха, ни удивления, ни беспокойства, только какую-то оглушающую усталость, какая обычно бывает после очень длинного и насыщенного событиями дня. Наверное, разумнее всего было бы распрощаться как ни в чем не бывало с интересными, но засидевшимися гостями, а потом позвонить Жвалову или Кардиналу, а то и просто лечь спать. Но Яна не сводила с меня взгляда мерцающих звездных глаз, в соседней комнате по телевизору давно окончились новости и звучала мелодия прогноза погоды, и мне нужно было что-то решать.
Есть такой принцип в логических рассуждениях – нулевая гипотеза. То, что является верным, пока не доказано обратное, чем-то похоже на презумпцию невиновности. Она помогает полностью абстрагироваться от возможной трактовки множества смыслов, оценивать исключительно эмпирически подтвержденные факты и признается верной, пока критическая масса наблюдений не позволит ее опровергнуть. Сейчас моей нулевой гипотезой являлось то видение ситуации, которое изложила Яна и, что для меня значило куда больше, в чем был убежден Ильинский – умница, гений и человек. В рассказах и объяснениях Яны для меня по-прежнему зияли очевидные логические прорехи, и доверия эта девица, кем бы она ни была, вызывала не больше, чем паренек с открытым и честным взглядом, предлагающий на авторынке купить новые «Жигули» за половину цены. Но вот Савве я верил и доверял принятым им решениям, возможно, потому что их без преувеличения можно было назвать самоубийственными.