Единая теория всего. Том 2. Парадокс Ферми  - читать онлайн книгу. Автор: Константин Образцов cтр.№ 24

Розыгрыш, вдруг понял Гуревич. Или издевательство над больным человеком – с какой стороны посмотреть. Ильинский, как и следовало ожидать, переутомился до крайности, его мозг, не в силах справиться с нечеловеческими перегрузками, принялся работать в другом, привычном, но не настолько энергозатратном направлении, взявшись за размышления о внеземном разуме, и тут эта девица, сомнительная знакомая из телефонного эфира – наверное, подпела ему, подхватила безумные выдумки и подбила на этот дикий перформанс, дурацкую и далеко зашедшую шутку. Зачем? И как она попала ночью в НИИ, куда никакой Ильинский, при всем своем статусе и возможностях, нипочем не провел бы ее мимо охраны? Обдумывать ответы на такие вопросы было трудно, и Женя почти успокоил себя версией про глупейшую шуточную затею, как вдруг прозвучал девичий голосок, чистый, холодный и звонкий, как ручеек талой воды:

– Он не верит.

Гуревич дернулся и почти подпрыгнул. Ножки стула оторвались от пола и снова опустились со стуком.

– Понимаю, – серьезно отозвался Савва.

– Нет-нет, я верю, – запоздало испугался Женя, и в тот же миг Яна исчезла.

Мигнули лампы дневного света. Яна возникла в кресле рядом с телефонной тумбочкой, беззаботно покачивая ногой, вольготно закинутой на подлокотник. Потом в воздухе мигнула мгновенная рябь, Гуревич вздрогнул, обернулся и прикусил губу: теперь элохим стояла рядом, совсем близко, и смотрела на него сверху вниз пронзительным морозно-голубым взглядом, до ужаса напоминая почему-то утопленницу из повестей Гоголя. Ни ощущения близости человеческого тела, ни запаха, ни тепла – только чуть заметное напряжение в воздухе, от которого пробегают мурашки по коже и поднимаются волоски на руках. Гуревич отшатнулся невольно, насколько позволили онемевшие от долгой неподвижности мышцы и страх, и в тот же миг на него обрушилась абсолютная, непроницаемая чернота, темнее самой темной из всех ночей и самой безнадежной слепоты.

Он едва сдержался, чтобы не заорать – да и наверняка заорал бы, как зверь, угодивший в смертельную западню, если бы за миг до того, как панический вой уже готов был вырваться у него из глотки, не стало снова светло. Яна как ни в чем не бывало сидела на прежнем месте.

– Блокировка световых волн, – объяснил Савва. – А еще можно создавать зримые образы…

Сквозь закрытые двери в кабинет, грузно ступая, вошел Исаев и, шумно вздохнув, остановился, печально глядя на Гуревича. Он был похож на усталого циркового слона, и от него пахло табаком, одеколоном и потом. За руку Исаев держал маленького племянника Гуревича Вениамина. Тот крутанулся, вырвался из мясистой красной ладони особиста, подбежал к дяде и пнул его по лодыжке. Было больно.

– Дядя Женя, чего такой грустный? – весело прокартавил Вениамин.

– Достаточно, – попросил Гуревич.

Всё исчезло; осталась только саднящая боль в лодыжке, по которой ударил… знать бы еще, кто. Женя нагнулся и, сморщившись, потер ушибленную ногу.

– Ничего там нет, ни ссадин, ни синяков, – успокоил Савва. – Просто мозг воспринял зрительный образ как действительный и воспроизвел привычные или кажущиеся очевидными сопутствующие ощущения.

– Ладно, – согласился Гуревич.

Он выпрямился и заставил себя посмотреть на Яну.

– Извините меня за вопрос, пожалуйста, но чем мы обязаны, если можно так выразиться, визиту?

Она промолчала и покосилась на Савву.

– А вот это, дружище, самое главное, – серьезно отозвался он, и Гуревич снова так же, как при первом взгляде на Яну сразу понял, кто она, сейчас тоже не догадался – почувствовал, о чем пойдет речь, и это понравилось ему еще меньше, чем фокусы со светом и мнимым племянником.

– Они очень давно наблюдают за нами, – продолжал Савва, – едва ли не с первых веков существования человека как вида и, можно сказать, берегут. Я когда-то говорил тебе, что такой образ мысли и действий должен быть характерен для любого высокоразвитого сознания, и, как видишь, был прав. Так взрослые, осознавая свою ответственность, которую накладывают зрелость и опыт, присматривают за детьми, оберегая как от внешних опасностей, так и от вреда, который ребенок по неразумию может нанести сам себе. Вот и элохим внимательно стерегут Землю, как колыбель человечества: корректируют движение космических тел и опасных метеоритов, работают с макрокосмическим гравитационным взаимодействием, сохраняя баланс движения на орбите, блокируют всплески гамма-излучения, регулируют солнечную активность, удерживают в разумных рамках активность вулканов, контролируют климатические изменения – до тех пор, пока мы не выберемся из своей люльки и не научимся если не ходить самостоятельно, то хотя бы отдавать себе отчет в своих действиях, а с этим, как известно, дела у нас пока обстоят не лучшим образом. Так что приходится иногда вытаскивать из этой самой люльки опасные предметы и следить, чтобы детишки не покалечили сами себя. Яна как раз одна из «меген», дозорных хранителей, специализирующихся на общественных отношениях. Помнишь, я рассказывал тебе, что существует практически неисчислимое множество возможных шахматных партий, причем все они являются комбинацией шестидесяти четырех фигур? Для нас провести исчерпывающий анализ или составить прогноз на таком числовом массиве совершенно невозможно, и я не могу представить себе, когда будет возможно в принципе. Но у элохим есть алгоритмы и средства, позволяющие анализировать ход развития человеческой истории в целом так же, как мы с тобой анализируем шахматную партию и оцениваем варианты ее исхода, только куда более точно, на основе бесчисленных вероятностных моделей, учитывая при этом миллиарды миллиардов людских решений, слов и поступков, влияющих на ежедневное и ежечасное изменение ситуации на мировой игровой доске, устанавливая самые неочевидные взаимосвязи и создавая практически безошибочные предсказания. Понимаешь, о чем я?

– УБВ?

– Да, – кивнул Савва. – Нам следует отказаться от проекта.

– Ну что ж, – согласился Гуревич. – Надо так надо. Я не против.

Ильинский удивленно воззрился на друга. Гуревич сидел, стараясь не ерзать и придать себе самый искренний вид.

Все разом встало на свои места, и теперь нужно было только убраться отсюда подобру-поздорову, и как можно скорее. Можно и дальше позволять рассудку прятаться за версиями галлюцинаций, сумасшествия и тому подобного, но следует взглянуть правде в глаза.

Его гениальный друг и правда докопался, видимо, до чего-то настолько серьезного, что потревожил их, этих волновых обитателей десятимерной реальности, и потревожил так основательно, что они откомандировали к нему своего эмиссара в облике рыжеволосой юницы. Бесполезно гадать, чем именно вызвано их беспокойство, но можно предположить, что разрушительный для всех видов электромагнитного излучения импульс УБВ станет губительным для мнимого облика и может фатально повлиять на способности так называемых элохим гасить свет, создавать до дрожи правдоподобных фантомов и упражняться в прочих кунштюках, очевидно необходимых для того, чтобы сжить со свету или поработить человечество. Да, так и есть! Бедняга Савва! Как он верил в благожелательных братьев по разуму, прекрасных, сияющих и возвышенных, которые сойдут с трапа серебристого звездолета, чтобы протянуть человечеству руку, затянутую в крагу пилота! Как они тонко сыграли на этом – и не только на одной лишь наивной убежденности в общих для всей Вселенной гуманистических идеалах, но и на сомнениях, которые, черт побери, сам же Гуревич и вложил Савве в голову и которые как раз сейчас чеканным серебряным голоском озвучивала эта Яна: