– Друг мой, с чего вы взяли, что я могу от них отступиться? Сейчас еще немного поплачу и сяду писать тезисы своего выступления.
* * *
На заседание Гофрата они отправились вместе. Катин нарядился в темно-голубой бархатный камзол и лиловые кюлоты из личного гардероба его высочества. Одежда была маловата, поэтому пуговицы пришлось отчасти расстегнуть, в том числе и на штанах, но персиковый жилет прикрывал сверху сие неприличное великому дню обстоятельство. Подкачали только башмаки. В красивые Ганселевы российская нога не поместилась, и Луций одолжился у камердинера. Ничего, под столом расстегнутые пуговицы и скромная обувь будут незаметны.
В дворцовой приемной дожидался некий плотный господин с мясистым, сердитым лицом, который сразу кинулся навстречу принцу. По синему мундиру, по парику «roi de Prusse» с буклями вразлет Катин сразу догадался, что это и есть прусский агент.
Поклонившись, майор фон Шеер запальчиво молвил:
– На каком основании меня не пускают на совет? Я всегда в нем присутствую!
– Вы иностранный подданный, а беседа будет конфиденциальной. Я после непременно извещу вас о ее результатах для передачи вашему государю, – кротко, но твердо отвечал принц.
Агента это не удовлетворило. Его голос стал угрожающим.
– Ваше высочество не должно забывать о принятых вашей страной обязательствах. Как равно и о том, что будет довольно одного прусского полка, чтобы из союзника Пруссии ваше княжество превратилось в ее провинцию, как это произошло с вашим северным соседом!
– А вам не должно забывать, что Обер-Ангальт может взять и перейти под покровительство австрийской короны, – все так же мягко сказал Карл-Йоганн. – И когда ваш король узнает, что причиной этой перемены была ваша дерзость, вы окончите свои дни в темнице.
Шеер открыл рот, закрыл и более ничего не произнес.
– Каков я был? – шепотом спросил принц у Луция, когда они отошли.
– Вы были величественны! – тихо ответил тот. – Не сердитесь, но я больше никогда не посмею называть ваше высочество Ганселем.
Принц остановился, с укором обернулся. Его широко расставленные глаза моментально увлажнились.
– Прошу вас! Хотя бы когда мы наедине!
Катин поспешно согласился. Не хватало, чтоб государь явился перед придворным советом с глазами на мокром месте.
* * *
В историческом заседании ангальтского Гофрата кроме принца и его русского приятеля участвовали еще четыре человека. Про каждого Луций уже кое-что знал, поэтому без труда догадался кто здесь кто.
В углу просторной спальни, перед занавешенным альковом сидел в кресле, средь подушек, герцог Ульрих-Леопольд. Катин воображал регента старцем, а тот оказался мужчиной лет сорока пяти. Был он худ, мелово бледен, с резкими морщинами на впалых щеках, с крючковатым носом. В платье его светлости не было ни единого цветного пятна: черный парик, черный камзол, белая сорочка с кружевами и белым же галстухом. Похож на сороку, подумал Луций.
Первого (и, собственно, единственного) министра графа фон Тиссена принц аттестовал как очень знающего, но робкого господина, беспрекословно исполняющего волю регента и его прусского советника. «Этот не раскроет рта, пока не поймет, куда дует ветер», сказал Карл-Йоганн. Таким граф и выглядел: тихий старичок с застывшей почтительной улыбкой, на камзоле – прусская звезда «Черного орла».
Вдвое толще него был глава ангальтской церкви протопресвитер доктор Эбнер – тоже весьма пожилой, пухлый, словно поднявшееся тесто, и, кажется, совсем не тихий. Вид сердитый, настороженный, жует губами, держит подле уха трубку с раструбом. «Отменно честный, всеми чтимый, но умом недальний», – была характеристика принца.
Наконец главный казначей Драйханд, несколько напоминающий сухую и подвижную ящерицу. Про него было сказано: «Умный и хитрый еврей, превосходный образец своего умного и хитрого племени. Если увидит, что я силен, будет очень полезен. Если решит, что слаб, – будет очень вреден». Луций возлагал на казначеев ум большие надежды и расстроился, увидев, что человек этот возрастом не моложе министра и протопресвитера. Катин не очень-то верил в годность старинных людей к реформам.
Все трое придворных советников расположились за столом близко к хворому регенту, и принцу со спутником пришлось сесть напротив. Будто два враждебных войска перед баталией, с тревогой подумал наш герой. И как мы несхожи! Они стары, мы молоды. Они в черном, мы в цветном. Они в париках, мы без.
И еще мелькнула мысль: не странно ль, что судьбу целой страны, пускай маленькой, решают инвалид, три старика и два молокососа?
* * *
Поприветствовав собравшихся и осведомившись о дядином самочувствии (тот лишь вяло махнул костлявой рукой), Карл-Йоганн представил совету Луция в новоучрежденной должности гофсекретаря. Все уставились на Катина с сомнением и подозрением.
– Русский? – слабым голосом переспросил герцог. – Я не ослышался? Боже… Король Фридрих и так на нас гневен, майор фон Шеер смертельно оскорблен, а вы еще вводите в Гофрат подданного враждебной державы… Впрочем, вы теперь становитесь правителем, вашему высочеству виднее… Позвольте мне, слагая с себя регентские полномочия, коротко обрисовать состояние дел нашего Ангальта…
Говорил он медленно, задыхаясь, с долгими остановками, от которых всем становилось мучительно. Речь, несмотря на обещание краткости, получилась длинной. Луций выслушал ее очень внимательно.
Герцог повествовал, в сколь плачевном состоянии принял он княжество после своего безвременно почившего брата и как потом пятнадцать лет, не жалея сил, трудился на благо Ангальта. Ему – конечно, с помощью почтенного графа Тиссена и герра Драйханда, а также с благословения высокопреподобного доктора Эбнера – удалось возвысить доходы страны и умерить ее расходы, благодаря чему княжество достигло скромного процветания, однако с прошлого года, когда грянула эта ужасная война, дела пришли в расстройство. Ангальт оказался в положении маленькой овечки, угодившей в свару огромных свирепых хищников. Торговля остановилась, ремесла угнетены, производимые товары не находят сбыта, на всех рубежах сгущаются тучи. Снаряжение полка из двух тысяч солдат, во исполнение союзнических обязательств перед Берлином, совершенно опустошило казну, но эта жертва оказалась напрасна. (В этом месте Ульрих-Леопольд скорбно покачал головой). Берлин разгневан тем, как ангальтцы вели себя на поле битвы, и теперь не станет оборонять такого ненадежного союзника от Вены. Княжество может подвергнуться либо австрийскому вторжению, либо прусской оккупации. Но если даже гигантам будет не до карлика, все равно положение отчаянное: государству грозит разорение от истощения доходов.
– Впрочем, теперь всё это забота моего дорогого племянника, который, по счастью, освободил меня от груза государственной ответственности… – еле слышно закончил регент, истратив на элоквенцию все свои слабые силы.
Воцарилось унылое молчание. Члены Гофрата выжидательно смотрели на принца. Тот медлил, его пальцы подрагивали.