Великая Китайская стена - читать онлайн книгу. Автор: Джулия Ловелл cтр.№ 82

Пока те, кто жаждал власти, делали смотры собственным армиям, вся остальная страна катилась в ад. Хотя у революционеров, свергнувших Цинов в 1911 году, не существовало ясности по многим общим вопросам организации управления, их в первую очередь объединяла одна тема: потребность в сильном национальном вызове покушениям империалистических держав. Ни одна иностранная держава не была столь неутомима в утверждении своих интересов, как Япония на северо-востоке: после столкновений с Китаем и Россией Япония к 1910-м годам водворила себя в качестве доминирующей силы в Маньчжурии. В полной мере воспользовавшись послереволюционным хаосом, царившим в Китае, в 1915 году японское правительство выставило перед Юань Шикаем «двадцать одно требование», утверждавшее всеобъемлющий японский экономический и политический суверенитет над районами Маньчжурии и Монголии. После нескольких месяцев переговоров Юань капитулировал. Спустя четыре года в Версале, несмотря на то что Китай внес вклад в военные усилия союзников сотнями тысяч китайских рабочих, решение американцев, британцев и французов показало: дело государственного суверенитета Китая получило очередной мощный негативный импульс.

Именно в данный критический момент развития современного Китая Сунь Ятсен удалился в тихий уголок Шанхая и готовился перегруппировать силы. В 1917 году, после утверждения моды на военных диктаторов, он отправился на юг, в Кантон, и короткое время пытался вышагивать в полном военном маскарадном облачении (шлем с перьями, эполеты с бахромой, белые перчатки) и называть себя Великим маршалом. Не видя перспектив оставаться маршалом без сколько-нибудь солидной армии — Сунь в лучшее время своего командования мог насчитать примерно двадцать батальонов и одну канонерскую лодку, — он сменил обшитую галунами форму на традиционный халат китайского ученого и приступил к работе над планом национального возрождения. Собравшись с силами перед очередной попыткой воплотить в жизнь мечту о едином, республиканском Китае, революционный заправила начал трансформироваться в политического теоретика и принялся противопоставлять собственную схему реформ радикальным воззрениям Четвертого мая.

Сунь не соглашался с канонизацией подходов Четвертого мая, опасаясь, что полное отречение от китайской традиции разорвет психологические связи с прежней политической культурой и сделает невозможным восстановление единого государства как преемника старой имперской модели. Он искал пути возрождения полезных компонентов этой традиции в современных схемах модернизации. Это было и в определенной степени остается центральной, болезненной дилеммой современного Китая: как распорядиться огромными накоплениями опыта и достижений, сделавшими Китай самой мощной в мире страной до XVIII века, а через сто лет оставившими практически беспомощным против империалистического Запада. В глазах встревоженных патриотов ответственность за страшные неприятности Китая лежала на китайской истории, однако именно она и делала Китай XX века — «больного человека Азии» — заслуживающим спасения. Страстно желая быть сильными и современными, как Запад, китайские модернизаторы при каждом повороте с беспокойством оглядывались через плечо на прошлое, чтобы убедиться — они по-прежнему «китайцы».

В своей основе суньятсеновский план национального возрождения Китая представлял собой невероятно дерзкую и глубоко прозападную схему обновления Китая: уничтожение целых населенных пунктов, укрощение реки Янцзы, соединение железной дорогой Пекина и Кейптауна. Современный Запад везде присутствовал в качестве модели. Сунь призывал к промышленному развитию в стиле «Европы и Америки». Северный порт должен был стать «таким же важным, как Нью-Йорк», — все следовало реализовать под руководством иностранных специалистов, с использованием иностранного капитала и оборудования.

Но даже предлагая широко распахнуть двери Китая современной технике и инвестициям Запада, Сунь не забывал потрафить больному чувству национального достоинства. Сунь подбирал символ, достаточно объемный, чтобы стимулировать национальный дух и показать: китайская традиция способна на технический гений и динамизм. Символ, одновременно до нужной степени абстрактный и исторически туманный, не должен был нести в себе тревожащих конкретных ассоциаций. Удобно устроившись в своем шанхайском убежище, Сунь обратил взгляд на север.

«Самым известным продуктом наземного строительства Китая является его Великая стена. Цинь Ши-хуанди отправил Мэн Тяня на север строить Великую стену, чтобы защитить Китай от сюнну. Протянувшись от Ляошэня на востоке до Линьтао на западе, она идет пять тысяч ли по горам и долинам. Не имея себе равных в древности, она являет собой чудо, исторический уникум. В эпоху Цинь наука была еще не развита, орудия и инструменты еще не изобрели. Рабочая сила не была столь многочисленна, как сегодня, а познания в физике и строительстве по своему уровню не могли идти ни в какое сравнение с современностью. Как же тогда мог быть построен такой великий памятник?.. Потому что необходимость является матерью инновации… Не в силах терпеть нападения сюнну, Цинь Ши-хуанди решил, что лучшим выходом было завершить одно громадное строительство, чтобы обеспечить будущее: построить Великую стену как оборонительную линию. Хоть сам он и не был истинно мудрым правителем, его Великая стена настолько же пошла на пользу его потомкам, насколько и сооружения по контролю за наводнениями, построенные Великим Юем… если бы нас, китайцев, не защищала Великая стена, Китай покорили северные варвары в эпоху Хань, задолго до династий Сун и Мин, и китайская раса не расцвела и не развилась бы так, как в периоды Хань и Тан, и не ассимилировала бы народы юга. А после того как наша страна в полной мере развила в себе ассимилирующую силу, мы стали способны ассимилировать даже завоевателей, монголов и маньчжуров».

Хотя Сунь повсюду использовал недоброй памяти циньский термин «Длинная стена», ясно — объектом его поклонения являлась двухтысячелетняя, неизменная Великая стена, возведенная и подпиравшаяся иезуитами, Вольтером и викторианцами. Для Суня Великая стена символизировала триумф творческого духа в китайской старине и слепой, бездумной решимости вкладывать труд и ресурсы в некий проект, невзирая на технологические или логистические препятствия, духа, на время целиком и полностью утраченного. «Если бы сегодня кто-либо попытался повторить Цинь Ши-хуанди в строительстве второй Великой стены, у него бы ничего не получилось».

Относясь неодобрительно к интеллектуальному брожению 1919 года, Сунь во многом разделял политические цели движения Четвертого мая. На словах он оставался космополитом-республиканцем, а не культурным консерватором. Родившись в крестьянской семье всего в шестидесяти четырех километрах к северу от Макао, проучившись на Гавайях и в Гонконге благодаря богатству брата, уплывшего искать счастья в заморские края, Сунь был типичным продуктом насильственного открытия Китая Западу, восприимчивым к новой смеси идей и организаций, которые вырастали среди торговли, газет, школ и промышленных предприятий в открытых портах. Сунь Ятсен, которому после неудачного революционного восстания был объявлен смертный приговор, в 1895 году бежал в Гонконг и в Японию. Впоследствии он, вероятно, провел большую часть жизни не в Китае, а за границей (лишь листая газеты перед завтраком у подножия Скалистых гор, он наткнулся на сообщение о революции 1911 года). Бесконечно разъезжая между Японией, Европой и США, Сунь был истинным оппортунистом-интернационалистом, постоянно теребившим иностранных союзников и спонсоров в усилиях по сбору средств на китайский республиканский проект. В 1923 году, вскоре после начала переговоров о создании выгодного альянса с новой коммунистической Россией, Сунь распивал чаи в гонконгских салонах с богатыми местными знаменитостями и заявлял: «Мы должны взять за модель Англию и распространить английский пример хорошего управления на весь Китай».