Оказалось, что обе стороны можно проинспектировать за один проезд по эскалатору. Если заранее знать расположение плакатов, то дело пойдет достаточно быстро — даже на бегу.
На станции «Мэнор-Хаус» я не обнаружил ни одной поруганной «Подружки гангстера», о чем я сделал пометку в своей Книге Деяний.
На афише «Чикаго» на пупке Кэтрин Зета-Джонс красовалась розовая жвачка, но Зета-Джонс мне до одного места — не ее рыцарем без страха и упрека я ныне был, не она дама моего сердца. Я раб и защитник Эмили.
Затем я доехал до кольцевой и начал прочесывать станцию за станцией внутри «бутылки». Снуя вверх-вниз по эскалаторам, я рисовал планчики, нумеровал плакаты — и скоро у меня голова пошла кругом от всей этой цифири и туда-сюда езды.
И как тут не закружиться голове!
На той же «Мэнор-Хаус» было пятьдесят плакатов вдоль эскалатора с одной стороны и пятьдесят — с другой! Сто плакатов. Красивая круглая цифра.
Из ста плакатов — двадцать «Подружек гангстера».
Десять справа, десять слева.
В случайном порядке, вразброс, без системы.
И это все нужно было зафиксировать, дабы отделить «Подружку гангстера» от мякины всяких призраков оперы, мама-мий и ле-мизераблей!
На неглубокой пересадочной «Финсбери-парк» вообще нет эскалаторов с афишами — только один плакатище «Подружки гангстера», прямо на стене платформы, рядом с рекламой Королевской балетной труппы. Из моих заметок следует, что крупные щиты с «Подружкой гангстера» — большая редкость. Очевидно, очень дорого обходятся. Зато вдоль-эскалаторных — великое множество!
На «Ковент-Гарден» я вышел и заскочил в музей лондонской подземки, в магазине которого спер книгу про подземку — подробное пособие с картой всех подземных переходов и галерей было мне просто необходимо для эффективной работы.
На «Ковент-Гарден», кстати, был только один щит «Подружки гангстера» — на стене за путями. Здесь, как на «Рассел-сквер» и на «Хэмпстед» эскалаторов вообще нет, — только лифты. Щиты за путями, из-за своей недоступности для вандалов, меня мало интересовали. Хотя я и на них поглядывал, потому что мне случалось видеть опоганенными и тамошние афиши, недостижимые с платформы, — очевидно, ночные рабочие балуются.
За «Ковент-Гарден» следует «Лестер-сквер». Тут самое короткое межстанционное расстояние в лондонской подземке — всего 0,16 мили.
Однако в отношении рекламы «Подружки гангстера» они как небо и земля.
Почти бесподружный «Ковент-Гарден» и густо заподруженный «Лестер-сквер», где по каждую сторону длиннющего эскалатора сто тридцать восемь плакатов — из них двадцать четыре «Подруги» с портретом Эмили: двенадцать справа и двенадцать слева. Это и понятно: «Лестер-сквер» — важнейшее многолюдное перекрестье всех путей, а летом, то есть сейчас, тут вообще не протолкнуться из-за туристов. Самое место для рекламы.
Дальше другая многоуровневая пересадочная станция — «Пиккадилли-Сёркус», где сходятся линии Бакерлоо и Виктория. Отсюда можно свернуть на север к «Оксфорд-Сёркус», или на юг к «Чаринг-Кросс».
Пятьдесят шесть плакатов вдоль эскалатора к линии Бакерлоо, из них я отвечаю за шесть, разбросанных нерегулярно.
С этого уровня до улицы еще сорок четыре плаката, из них опять-таки шесть мне подведомственных.
А от линии Виктория до улицы — восемьдесят четыре, из них одиннадцать «Подруг», вразброс.
И я еще не все эскалаторы перечислил!
Есть такой «подарок», как «Уоррен-стрит», где на эскалаторах двести шестьдесят восемь плакатов, а моя Эмили встречается сорок два раза!
Причем необходимо учитывать всякие неожиданности. Понятно, что на пересадочных станциях с системой эскалаторов должно быть много плакатов. Но и на тихой «Энджел» может оказаться чертова уйма работы — просто потому, что станция расположена очень глубоко и к ней длиннющий эскалатор.
Впрочем, любое правило не без исключений — есть длиннющие эскалаторы, на которых плакаты отстоят друг от друга удивительно далеко…
В результате этих масштабных изысканий мной было выяснено, что жвачка на «Подруге гангстера» встречается не так часто, как я боялся.
Первую я увидел на «Кинг-Кросс» — она была у Эмили на левой груди и явно не первый день.
Я легко отковырнул засохшую жвачку и бросил в холодильный пакет.
Затем еще одна жвачка на «Энджел».
И еще, и еще, и еще…
По мере того как я прочесывал станцию за станцией, во мне росла паника.
Где гарантия, что никакой идиот не налепит жвачку на Эмили буквально через несколько секунд после того, как я проинспектировал станцию и поставил себе галочку «все в порядке»?
И я пошел проверять по второму, по третьему кругу…
Даже если ограничиться станциями внутри «бутылки» кольцевой, всё равно это непосильный труд для одного человека.
Смешно даже думать, что в одиночку можно проверить и перепроверить каждую станцию! Тем более приходилось регулярно возвращаться на самые «горячие» станции типа «Оксфорд-Сёркус», «Лестер-сквер» или «Пиккадилли-Сёркус». Там я снова и снова находил свежие следы вандализма. На этих станциях вечером особенно многолюдно, полно пьяных придурков, па́сти которых, похоже, до самого горла набиты жвачкой, которую они не знают куда пристроить, кроме как на рекламные плакаты!
Если жвачка старая и сохлая — твердая пулька, то отклеить ее — секундное дело. Я наловчился на ходу, в одно движение, срывать такие двумя пальцами левой руки в мэриголдке и убирать в свою открытую холодильную сумку.
Хуже с застарелыми размазанными жвачками, которые иногда «склеивали» друг с другом груди Эмили. Тут с маху ничего не сделаешь. Приходилось сучить ногами по эскалатору, пытаясь остаться на одном месте напротив плаката, а это не проще, чем шагать по воде. В итоге эскалатор уносил меня прочь. Приходилось возвращаться, иногда не раз. И это в час пик, когда люди стоят впритык. Чего я только не наслушался в свой адрес, сколько тычков получил в спину! Но я прикидывался глухим и делал свое дело, невзирая на возмущенные окрики. Очень скоро желтая перчатка стала черной от всякой грязи.
Я экспериментировал с лопатками и прочими орудиями зачистки, однако мэриголдка на левой руке оказалась самым эффективным оружием. Иногда приходилось сперва сбрызгивать плакат очищающим средством, а затем, при следующем проезде мимо, протирать его тряпкой. Можете представить реакцию публики!
Работать мне пришлось за полночь — до самого закрытия подземки. Но я был так возбужден, что дома спать не лег — бросился рисовать по памяти Эмили: образ, тысячу раз увиденный за день, был словно выжжен на моей сетчатке!
Наконец я грохнулся в полном изнеможении на пол студии — и заснул уже при первых лучах утреннего солнца.
Поспав пару часов (мучили кошмарные видения пропущенных мной станций, где грудь Эмили пятнали поганые жвачки), я вскочил, готовый снова в бой и с сознанием, что мне предстоит великая работа.