— Кто? — быстро спросил Гилмор.
— Этого я не знаю. Думаю, что один из охранников, дежуривших со стороны изгороди, привлечённый грохотом упавшего штабеля, пошёл по направлению к складу, и убийца издали его увидел или услышал шаги. Ночь была, если помните, лунная, солдат легко мог заметить убийцу. Ему надо было спешить. А между тем, чтобы бросить револьвер сержанта рядом с телом, он должен был бы сначала раскрыть барабан, вынуть один из патронов, поставить барабан на место и тогда уже положить револьвер возле руки мертвеца. Никто не поверил бы, что он стрелял в себя, окажись в барабане все шесть патронов. И вот тогда ему пришло в голову, что можно хотя бы создать видимость внезапного нападения на сержанта, случайного убийства. И он поднял окурок, вероятно, положил к себе в карман и ушёл.
— Постойте. — Гилмор барабанил пальцами по столу. — Постойте... Вы делаете этот вывод на основании расстёгнутой на одну застёжку кобуры. Ну, а если он сам забыл её застегнуть?
— Он НИКОГДА этого не забывал. И если бы кобура была полурастёгнута, падая, Баррет придавил бы и застёжку, а она торчала в сторону, да и ремень, похоже, повернули уже на покойнике, вытаскивая кобуру из-под тела — на земле есть полоска от ремня.
— Ладно, согласен, — кивнул полковник. — Ну, тогда убийца, при всей своей хитрости, болван! Все армейские револьверы одинаковы. Что ему мешало вытащить револьвер Баррета — на это ушло бы ещё две-три секунды, и унести его с собой, а рядом с телом бросить свой собственный?
Шерлок Холмс улыбнулся:
— Логично, комендант. Я сразу же задал себе этот вопрос. Растерянность? Поспешил уйти? Могло быть и это. Но скорее другое. Убийца не мог бросить своего револьвера. Очевидно, его револьвер сильно отличается от прочих. Возможно, он именной, возможно, на нём есть монограмма или он отмечен инициалами владельца. Точно сказать не мшу, но скорее всего одно из этих отличий.
— Чтоб мне провалиться! — Гилмор так и подскочил. — Револьвер с монограммой! Так если мы теперь найдём его, то найдём и убийцу? Конечно, найдём. Это существеннее сорок второго размера обуви. Я и сам такой ношу. Господи, это просто спасение...
И вдруг тень проскользнула по лицу полковника. Он замер, сдвинув брови, неподвижно глядя перед собой.
— Монограмма, — прошептал он. — Револьвер с монограммой... Да нет, быть того не может! Чушь!
Комендант встал, прошёлся по комнате, потом опять подошёл к столу.
— Но вы не сказали мне главного, — произнёс он сурово. — Для чего убили Баррета? За что?
По лицу Шерлока Холмса тенью пронеслось сомнение. Его пальцы на миг судорожно переплелись и сжались. Потом он рассмеялся:
— Я бы очень хотел сказать вам, что не знаю этого, полковник.
— Но ведь вы знаете! — воскликнул Гилмор.
— Знаю. И понимаю, что вы не поверите мне, если я стану это скрывать. Хотя, поверьте, моя осведомлённость возникла совершенно случайно. Но я боюсь говорить дальше.
Гилмор был ошеломлён.
— Боитесь? Вы? Но чего вам бояться, мистер Холмс? Кто бы ни был убийцей сержанта, командую здесь я. И я сумею вас защитить. Так чего же вам бояться?
На бледных щеках Шерлока появился румянец, губы скривила усмешка:
— Сознаюсь, сэр, я боюсь и смерти тоже — я всего только человек. Но с этим страхом мне не раз приходилось справляться. Однако, кроме того, у меня есть долг. Долг перед человеком, который стал мне дорог, перед которым я, если хотите, виноват. Я должен выйти отсюда и должен жить, чтобы помочь ему.
Гилмор почувствовал, что в словах заключённого таится какой-то страшный смысл. Вместе с тем взгляд Шерлока и лёгкая дрожь его голоса тронули коменданта.
— Мистер Холмс, неужели вы не поняли? — воскликнул он. — Я беру вас под свою защиту и обещаю, что вашей жизни ничто угрожать не будет. Порукой тому — моя честь офицера британской армии.
Холмс вздохнул, вернее, перевёл дыхание.
— Я верю в вашу искренность, сэр. Но дело в том, что за спиной убийцы стоит дьявол собственной персоной. А он уже не раз доказывав, что умеет заставить даже самого сильного человека нарушить свои обязательства.
— Вы что, шутите, Холмс? — в невольном волнении прошептал Гилмор. — О чём вы говорите? О каком таком дьяволе? И неужто думаете, что моё слово продаётся?
— Надеюсь, что нет, — уже спокойно проговорил Шерлок. — Надеюсь, потому что мне придётся вам поверить, сэр. Я обязан назвать убийцу. И не потому, что он убил Баррета, в конце концов, сержант это заслужил. Но ещё раньше тот же человек прикончил ещё двоих, причём по той же самой причине. В будущем он может ещё кого-нибудь убить. Поэтому я его назову. Но помните, Гилмор: я в вашей власти, меня здесь не защищает никакой закон. Лондон далеко, и там никому нет дела до каторжника, пускай в прошлом и знаменитого. Помните это.
Комендант вздрогнул.
— Я дал вам слово.
— Я слышал это. И если что, на вашей совести будет двойной грех. А теперь позвольте представить вам дьявола. Точнее, кусочек его земной, зримой плоти!
С этими словами заключённый положил на стол, на самую его середину, крошечный, размером с рисовое зерно, жёлтый кусочек металла. Солнечный луч, проникший под приспущенную штору, упал на него, и крошка вспыхнула маленьким язычком огня.
— Что это?! — воскликнул поражённый Баррет, сразу узнавший столь характерный блеск жёлтого металла. — Где вы это взяли?
— Это было в кармане у Баррета, — тихо ответил Холмс. — Там лежало что-то крупное и тяжёлое, карман был сильно растянут. Очевидно, лежат какой-то мешочек, причём довольно долго, возможно, несколько дней — карман был сильно растянут. Убийца вытащил этот мешочек, но не заметил, что эта крошечка вывалилась через прореху и осталась в кармане убитого. Это — улика, полковник.
Гилмор провёл рукой по вспотевшему лбу.
— А убийца? — спросил он. — Значит получается, что...
— Убийца, — с прежней невозмутимостью продолжал Шерлок Холмс, — стал жертвой шантажа мистера Хью Баррета и предпочёл не откупаться от него, а его убрать, ибо он знал, что сержант — человек коварный и жестокий, и тот, кто оказался в его власти, уже не сможет спать спокойно. Да и делиться было, вероятно, жаль: уж кто-то, а Баррет наверняка запросил немало за своё молчание. Вот вам и мотив убийства, вот вам и причина для встречи. Для Баррета эта встреча была очень важна, не то он вообще не стал бы вечером слоняться по такой пустынной части лагеря — он ведь был трус, каких мало, а заключённые ненавидели его, и он это всегда помнил.
— Имя убийцы вы знаете? — спросил полковник.
— Я не знал его наверняка, потому что не видел револьвера с монограммой, — ответил Холмс. — Правда, по кое-каким другим признакам мне удалось сделать предположение, которое вы подтвердили.
— Я?!
— Вы, полковник. Ваше потрясённое лицо в тот момент, когда вы вспомнили, у кого в лагере именно такой револьвер. Вряд ли реакция была бы такой же, будь это кто угодно другой. Так что мы оба знаем имя убийцы. Который, кстати, пытается опередить события... И хорошо, если окажется, что он опоздал!